Несмотря на то, что приглашение на консультацию было подписано лично Семеновым, встретиться журналисту пришлось с совершенно другим человеком: тот, Семенов, был черт, и не целиком, а этот, пока неназванный — эльф, чистокровный и очень немолодой.
- Моя фамилия — Константинопольский. Я занимаю должность заместителя заведующего лабораторией, - отрекомендовался, немного непривычно растягивая гласные, научный работник.
Корсак сделал вид, что страшно рад встрече, хотя и было это совсем не так. Журналист решительно не понимал, для чего и зачем руководство лаборатории, получившее в установленный договоренностью срок, ценнейший бронзовый шарик, снова захотело его, журналиста, видеть, и почему вместо руководителя на вокзал города Риги приехал заместитель.
- Здравствуйте, товарищ Константинопольский. Я — Гюнтер Корсак, но это Вам и так известно. - Коллизия была неприятной, и отставной кавторанг принялся делать то, что в таких ситуациях ему удавалось лучше всего, то есть — хамить. - Давайте сразу к делу, хорошо?
Эльф внезапно улыбнулся, очень приятно и почти радостно.
- Коллеги предупреждали, что Вы, судя по нейропортрету, отреагируете примерно так. Поэтому мы не будем тянуть кота в долгий ящик. Вот, это Вам.
Из рук в руки перекочевала небольшая коробка, наподобие тех, в которых перевозят ценные (в магенетическом смысле) живые растения.
- Собственно, именно по этому поводу Вас и пригласили на, - эльф сделал лицом странное, - консультацию. Забирайте.
- И что мне с этим делать? Кстати, а что это вообще такое, в коробке? - Корсак подивился довольно приличному весу небольшого по виду предмета.
- Там… Подарок. Товарищ Семенов очень просит его извинить за то, что не смог отдать его лично, и попросил это сделать меня. Еще он просил передать — на словах — дословно следующее: «Это и подарок, и даритель». Сказал, что Вы поймете.
Обратный путь из Риги в Ленинград занял совсем немного времени, благо, магистральные эсобусы давно ходят по выделенной линии превосходного шоссе.
Нештатный кабинет штатного журналиста был, как и всегда в солнечную погоду, избыточно светел. Корсаку, как человеку, проведшему под землей существенно больше времени, чем на ее поверхности, излишняя инсоляция сначала мешала. Потом он смирился, потом привык, а теперь и вовсе начал находить некое незнакомое удовольствие в потоках солнечного света, заливающих кабинет сквозь стеклянную крышу верхнего этажа.
- Меня немного беспокоит один вопрос. - Гюнтер откладывал этот разговор довольно долго: несмотря на то, что все закончилось, в общем, хорошо, ощущение некоей неловкости сохранилось, пусть и став значительно менее весомым.
- Тогда, во время первого контакта, - неловко сбиваясь, начал, как правило, конкретный в высказываниях отставной кавторанг. - У меня было очень четкое ощущение, что ты не собирался встречаться вживую, но в какой-то момент передумал, будто поверил мне на слово, неожиданно и вдруг. И сдался, «не этим», а мне. Очень интересно, что это вообще такое было.
Тот, кто совсем недавно был Колобком, прямо перед этим - Изделием А-Два, а еще раньше - чистой душой, совсем немного не успевшей на перерождение, пошевелил лепестками зрительных соцветий: как будто человек ненадолго прикрыл глаза.
- Знаешь, а ведь это иррационально. Я не могу этого помнить, но мне постоянно кажется, что я когда-то был очень сильно на тебя похож: ироничен, рыж, умел писать интересное про корабли и бронемашины, пить пиво в хорошей компании...
Главное — имя. Друзья звали меня почти так же, как зовут тебя: Гунтер.