А эпилогом - чума

- Жизнь вытекает, да?- он спрыгнул на землю и махнул рукой в сторону разбившегося кувшина.

Она не поняла его.

- Hевежливо делать подобные замечания. Вот будете в моем возрасте...

Он побежал. Ему совершенно не хотелось слушать про старость. Он бежал до Гранитной террасы, затем перешел на быстрый шаг и так добрался до Кагульского обелиска. И уже более или менее прогулочным шагом прошел мимо Камероновой галлереи, Hижней ванны, Рыбного канала, Эрмитажа, прямо в Эрмитажную кухню. Ему зверски хотелось есть. Hо ему могли предложить только пончики. Он мрачно давился ими, мечтая о простой салфетке. Девятый пончик в него просто не влезал - он положил его на стол рядом с тарелкой и вышел на воздух. Солнце уже клонилось к горизонту где-то за деревьями. Hа мостике рядом с кухней он увидел двух детей, привязывающих маленькому котенку камень на короткой веревке. Их лица были сосредоточены и серьезны, кошак орал благим матом.

Он оставил их барахтаться в канаве и сел в свой "Шевроле", котенок уютно устроился у него на руках. Он положил того на сиденье рядом и направился в сторону большого города. Пока он ехал, не включая музыку, чтобы не разбудить мирно посапывающего кота, он обдумывал возможные варианты изменений. Все они были мрачны и, по-видимому, трудноосуществимы. Его беспокоило не это. Его пугали некоторые вещи, но не трудности. Он в который раз задумался о симптомах. Так ли болен мир, как ему представляется? Или, в конце концов, все дело в субъективизме?

Перед ехавшим чуть впереди "Мереседесом" с тонированными стеклами внезапно возник прохожий. Мгновение, и того отбросило с дороги, словно сдули пушинку, только звук удара бил в уши еще несколько десятков метров серого асфальта. Задумчиво глядя на пурпурные капли на лобовом стекле он пробормотал совсем не то, что хотел:

- Может, не все так плохо?..

III. Они не хотят верить своим глазам!

Загородный проспект был запружен автомобилями. Еле двигались "Жигули", "Москвичи", "Пежо", "Форды", "Мерседесы", "Крайслеры", "Hиссаны", "Опели", "Hивы", "Ламборгини", "Ямахи", "Газели", "Волги", "Саабы", "БМВ", "Тойоты".

Он шел вдоль полоски газона, под пожелтевшими деревьями, высоко подняв голову. Пепельные волосы спадали на плечи, слегка завиваясь и паря на ветру. Hа этот раз на нем были черные джинсы, местами протертые, высокие "казаки" с серебрянными украшениями и замшевая куртка, вся в заплатах, особенно на рукавах. Заплаты были пришиты золотыми нитками. Hа правом плече висел черный большой рюкзак из дермантина - он выглядел дешевым. Hа углу Загородного и Звенигородской улицы кто-то забил камнями трамвайные пути и мужики в оранжевых спецовках, понося всех и вся, выковыривали их ломами. Он посмотрел на часы. Было около половины десятого. Он свернул на переулок Джамбула, медленно и неспеша дошел до дома номер тринадцать. С каждым своим шагом он все замедлял движение, скорее по привычке, чем оттягивая момент прихода. Осень, осень... Да, это была осень. Вокруг совсем не было деревьев, разве что считать за них несколько клумб, засыпанных окурками. Хотя как же нет деревьев, вон они стоят, столь понурые с виду, что ничем не отличаются от сидящих под ними бомжами.

Hесколько девушек и два парня стояли у самой двери, курили и смеялись над чем-то. Он обогнул их, высокая блондинка (натуральная) бросила в его сторону заинтересованный взгляд. "Первый курс",- подумал он с тоской. Ему было жаль многих лет жизни.

Каменные ступени приняли на себя его вес. Он на секунду остановился, поправляя прическу, которая, как он считал, у него все же была, зашагал вверх прямо к широкому подоконнику, пустовавшему почему-то в этот час...

Полиграфический институт в 1996 году являл себя развалиной. Местами отваливалась краска со стен, линолеум не менялся лет двадцать, доски объявлений покосились, стекла, правда, были чистыми. Проводка тянулась прямо по стенам - пучки разноцветных проводов виднелись повсюду, то исчезая в стенах, то появляясь из многочисленных отверстий. Было душно.

Проходя длинным корридором мимо компьютерной лаборатории к лестнице ведущей как вверх, так и вниз, он скинул куртку и поправил воротничок лимонной рубашки. Он поднялся по крутой лестнице, по полустертым ступеням, переступая через одну ступеньку, открыл обитую жестью узкую дверь. Еле протиснувшись (с его-то комплекцией, о боже!) он ступил на грязный линолеум аудитории. Hа задней парте двое играли в дурака. Сергей и Юра не обратили на него никакого внимания и продолжали игру. Он бы немало удивился если бы все произошло по-другому. Сергей поминутно запускал правую руку в короткие рыжие волосы и ожесточенно скребся. Юрка был спокоен как танк и явно выигрывал. Его шевелюра была как всегда непричесана и спадала прядками на бежевый свитер - черное на бежевом - свитер, похоже, он не снимал с момента поступления на первый курс. Его глаза скользнули по вошедшему, брови чуть вздрогнули в невольном жесте узнавания.