А ЕСТЬ А

Он снова поднес бинокль к глазам; казалось, у него появилась внезапная надежда, что он увидит только тень от облака. Но все осталось на месте – груда развалин и трупов. Он вгляделся пристальнее и понял, что ищет козленка. Но ничего не нашел: от живого существа остался только холмик серого меха.

Опустив бинокль, он повернулся и увидел, что доктор Феррис смотрит на него. Он не сомневался, что все это время Феррис следил не за испытанием, а за его лицом, будто хотел знать, сможет ли он, Роберт Стадлер, сам выдержать испытание лучом.

– Вот и все, – тоном рыночного зазывалы, рекламирующего новый товар, объявил в микрофон толстяк Блодгетт. – В каркасах зданий не осталось ни одного гвоздя, ни одной петли, а в телах животных – ни одной нелопнувшей артерии или вены.

В толпе началось шевеление, послышался возбужденный шепот. Люди переглядывались, неуверенно поднимались с мест и вновь садились, им меньше всего нужна была эта пауза, мешавшая хоть чем-то заполнить беспокойство. В шепоте угадывалась едва сдерживаемая истерика. Казалось, все ждут, чтобы им подсказали, что чувствовать и что делать.

Доктор Стадлер видел, как из задних рядов выводили по ступенькам женщину, она низко наклонила голову, прижимая ко рту платок: ее тошнило.

Он отвернулся и заметил, что доктор Феррис все еще следит за ним. Доктор Стадлер слегка отклонился назад и спросил, с лицом строгим и презрительным, лицом величайшего ученого страны:

Кто изобрел этот чудовищный механизм?

Вы.

Доктор Стадлер смотрел на него замерев.

Это всего лишь практическое приспособление, – любезным тоном продолжал доктор Феррис, – в основу которого положены ваши теоретические работы, а именно бес ценные исследования природы космических излучений и передачи энергии в пространстве.

Кто работал над проектом?

Несколько третьестепенных, как вы выразились, физиков. Их задача была не так уж сложна. Никто из них ни когда бы не представил себе первого шага на этом пути, не имей они в своем распоряжении вашей теории и формулы передачи энергии, но с этим багажом остальное оказалось просто.

Какова практическая цель этого изобретения? В чем его «эпохальные возможности»?

Ах, разве не ясно? Это неоценимый инструмент национальной безопасности. Кто осмелится напасть на вас, если вы обладаете таким оружием? Оно избавит страну от страха перед агрессией, страна может в полной безопасности строить свое будущее. – В его тоне была странная беззаботность, сиюминутная импровизация; казалось, его не заботило, поверят ему или нет, и он не делал для этого никаких усилий. – Ослабнет напряжение в обществе. Вы играет дело мира, стабильности и, как мы указали, гармонии. Изобретение устранит угрозу войны.

Какой войны? Какой агрессии? Когда весь мир голо дает, а так называемые народные республики еле сводят концы с концами за счет подачек нашей страны, где вы видите опасность войны? Вы что же, думаете, что на вас нападут дикари в лохмотьях?

Доктор Феррис посмотрел ему прямо в глаза.

– Внутренний враг может быть столь же опасен, как и внешний, – ответил он. – Может быть, еще более опасен. – На сей раз его голос звучал так, словно он рассчитывал, что его поймут, и нисколько в этом не сомневался. – Государственные системы уязвимы. Но представьте себе, какой стабильности можно достичь в обществе, если разместить энное количество таких установок в ключевых пунктах. Это гарантирует вечный покой, разве не так?

Доктор Стадлер не шевельнулся и не ответил, время шло, а выражение его лица не менялось, оно застыло, как парализованное. Он смотрел неподвижным взглядом человека, которому внезапно открылось то, что он знал, знал с самого начала, но до сих пор упорно старался не замечать, и который теперь никак не мог примирить увиденное с желанием отказать увиденному в праве на существование.

– Не понимаю, о чем вы говорите! – выдохнул он на конец.

Доктор Феррис улыбнулся.