А этот пусть живет

Бугор, однако, отвернулся и стал молча наблюдать за дорогой, повергнув Пионера в совершенное недоумение.

- Смотри, вон там, справа, просека, - вдруг обратился боксер к водиле. - Сверни-ка на нее.

- Хурьял сказьял достьявить к немью, - вмешался плюгавый азиат, которого назвали Яном.

- Хуралу нужен только результат, - лениво возразил бугор, - а клиент уже созрел. Чего мы с ним будем по всей области таскаться.

Ян промолчал, и джип свернул направо, на лесную просеку.

И тут Пионер совершенно ясно ощутил, что его везут убивать, и он заложил Гангута не просто зазря, а тем самым ускорив собственную погибель. Конечно, мочканули бы его в любом разе, иначе не называли бы эти душегубы друг друга по именам в присутствии Пионера, но теперь он окончательно понял, что помощи ждать неоткуда, а уйти можно только сейчас, в лесу. Иначе Пионер в этом лесу и останется. Навеки.

Но как уйти?

Он взглянул в окно и увидел синее-синее безоблачное августовское небо, яркий, сочный цвет которого не слишком замутняли даже тонированные стекла джипа. Как-то совсем по-новому, ласково и нежно, и в то же время грустно, светило солнце, и так же грустно покачивали своими верхушками невысокие березы, словно скорбя о его таком раннем уходе из жизни.

Перед внутренним взором балаковца вдруг возникла сцена из какого-то американского боевика, где мужик в ковбойской шляпе и со стволом за поясом говорил: мол, у каждого человека перед его скорой неизбежной смертью проходит перед глазами прошедшая жизнь, ее самые звездные часы. И Пионеру тут же захотелось припомнить, что же такого хорошего у него в этой жизни было.

Ему, между прочим, уже приходилось как-то напрягать мозги по тому же поводу. Когда-то, в глубокой молодости, сидели они с друганами на травке, потягивали пивко и стали вдруг вспоминать, что у кого в жизни было самого что ни на есть клевого. А Пионер (в ту пору еще просто Вован) возьми, да и скажи, что больше всего ему понравилось в пионерском лагере.

Все расхохотались, и с тех пор Вована так и стали кликать - Пионер.

А он тогда совсем не шутил. Ему действительно нравилось в пионерлагере, и особенно Вова любил обеденный компот. Мальчик пил его долго, с наслаждением, смаковал каждый глоток, но одного стакана никогда не хватало. И Вова стал задумываться - как бы ему поиметь еще хотя бы по одной порции в день?

И он решился пойти на кухню. Но на раздаче была очень грубая тетя, которая его просьбу о добавке с презрением отвергла. И Вова потом долго плакал на скамейке в густых кустах сирени, куда по вечерам старший пионервожатый приводил девчонок из первого отряда, но мальчик тогда еще не знал - зачем.

А когда высохли его горькие слезы, он разыскал одного пацанчика помельче габаритами - вроде этого Яна - из их же четвертого отряда и сказал ему, что с завтрашнего дня тот будет отдавать Вове свой обеденный компот.

Пацанчик что-то вякнул супротив и тут же получил в зубы - уже тогда у Вована были крепкие кулаки.

На следующий день пацанчик вдруг за обедом разрыдался. Все стали его спрашивать - что да как, но он не раскололся, а после обеда оставил Вове свой компот.

Так с той поры и повелось. У Вована стало много компота, а потом - еще больше баксов. Надо было только время от времени давать кому надо в зубы кулаком.

- А кто сдал Финка Гангуту? - спросил вдруг боксер, а джип между тем продолжал углубляться в лес по богатой колдобинами грунтовке.

Но хрен теперь Пионер чего ему скажет! Будет тянуть до последнего. И он никак не отреагировал на заданный вопрос.

- Чего молчишь!? - повысил голос бугор, и тут же впервые забакланил амбал, сидевший слева от балаковца.

- Яйки отрезать? - можно сказать, вежливо спросил он, легонько ткнув в пах пленника лезвие обоюдоострой финки.

Этот вопрос напомнил Пионеру еще один фильм - только уже старый, советский. Там продавец из магазина с такой же вежливой, даже угодливой интонацией спрашивал покупателя: "Колбаски порезать?" Странно, что в те времена в магазинах резали колбасу...

- Я срать хочу, - гордо объявил он в ответ, и все присутствующие почти сразу же ощутили, что пленник не врет.

- Потом, - помахав ладонью у носа и скроив страдальческую гримасу, воспротивился бугор.

- Да пьюсть идьот, - неожиданно поддержал балаковца Ян, видимо пострадав более других от газовой атаки. - Ето он с перепьюгу.

- Тогда держи его на мушке, - распорядился бугор.

Ян выбрался из машины и скомандовал Пионеру:

- Выходьи, засьянец!

Балаковец вылез из салона и стал неспешно оглядываться по сторонам.

- Ну, фьюли стоишь! - взвизгнул косоглазый гаденыш.

- А чего, прямо на дороге, что ли? - недовольно буркнул Пионер.

- Идьи под беёзу. - Ян махнул пистолетом в сторону стоявшего чуть на отшибе от лесного массива одинокого деревца.

Балаковец прикинул: от березы до леса он доберется в два прыжка, но за это время можно схлопотать не одну пулю в спину. Чем-то в момент рывка надо отвлечь азиата. Остальные боевики тоже выбрались из джипа на свежий воздух, но, поскольку в руках ни у кого из них стволов не оказалось, прямой угрозы его жизни эти мужики не представляли.