А. Г. Орлов-Чесменский

— Государыня, я не могу уклониться от столь почетной обязанности и не оправдать вашего доверия. Как скоро следует отправляться в путь?

— Как вы полагаете, канцлер?

— Чем скорее, тем лучше. Переговоры должны начаться в первых числах января.

ПЕТЕРБУРГ Дом Н. И. Панина Н. И. Панин, И. С. Барятинский, П. И. Панин

— Господа, необходимо любым образом воспользоваться отсутствием в столице Орловых, чтобы наконец отвлечь от них внимание императрицы. Другого такого счастливого стечения обстоятельств мы не дождемся. Я и так удивляюсь их неосмотрительности: Иван хозяйничает на Волге, Алексей и Федор упиваются воинскими успехами в Архипелаге, и вот сам Григорий Григорьевич изволил отъехать в Фокшаны. Не знаю, видели ли вы его выезд, но такой пышности мог позавидовать любой император.

— И после такого выезда вы, Петр Иванович, рассчитываете на успех отвлекающего предприятия? Полноте! Не успеете оглянуться, как вырастут очередные триумфальные ворота, будет заложен соответствующий храм или дворец на дороге из Петербурга в Москву, а там появится и золотая медаль с бессмертным именем российского героя.

— Знаешь, братец, я готов присоединиться к доводам князя, если бы не одно маленькое обстоятельство из области психологии. И прошу вас, не смотрите на меня с таким удивлением: именно психологический экскурс заставляет со всей серьезностью отнестись к соображениям графа Петра Панина.

— Никита Иванович, я буду счастлив любой поддержке.

— А все дело в возрасте, господа. Да, да, в возрасте нашей государыни. Хочу напомнить, что ей сорок три года. Это вам ничего не приводит на мысль?

— В этом возрасте скончалась императрица Екатерина Первая.

— Совершенно справедливо, князь, предварительно окружив себя несметным числом амантов, которых ей все казалось мало.

— Позвольте, позвольте, но сорок три года было императрице Елизавете Петровне, когда она…

— Сменила семейную жизнь с графом Алексеем Григорьевичем Разумовским на молодых амантов — ты угадал мою мысль, братец.

— Вы хотите сказать, Никита Иванович, что наша государыня вступила в тот же возраст?

— Критический, заметьте, Иван Сергеевич.

— А вывод, братец?

— Самый очевидный: государыне следует подсказать мысль о возможности перемен в ее личной жизни. Или, скажем иначе, в подобной необходимости. Годы уходят. Жизнь давно стала однообразной, перестала приносить яркие переживания…

— Полноте, братец, да ее величество на своего Гришеньку как на святой образ глядит.

— Так это внешняя сторона. А на деле все мы видим, что былого усердия в Грише не видно. То с фрейлинами смеяться примется — государыня в лице меняется. То с этой маленькой своей кузиной Екатериной Николаевной Зиновьевой так заговорится, что света белого вокруг не замечает.

— А ведь верно, Никита Иванович. Супруга моя не раз сказывала, как государыня посредь карточной игры так и замрет — за Гришей следить начинает. Однажды он и вовсе с куртага, не сказавшись государыне, уехал — найти не могли.

— Обида — плохой советчик, тут и от аманта отступиться можно. Особенно, если преемник хороший под рукой.

— Ты о ком, братец? Приметил кого?

— Тут уж я, пожалуй, Никита Иванович, определить могу. Супруга приметила, как ласково ее величество с корнетом Васильчиковым говорила. Когда Григорий Григорьевич чуму воевать ездил, подарки молодому князю дарила.

— Как же, как же, золотую табакерку с бриллиантами — будто бы за отменное содержание караулов во дворце. Выходит, другим и невдомек, как дворцовый караул нести, а князек все отгадал. Теперь, когда отъехал Григорий Григорьевич, в самый раз и похвалить юношу под руку.

— Не молод ли наш Васильчиков? Подумать только, на двадцать с лишним лет государыни моложе.

— Э, Петр Иванович, это тебе не войсками командовать — тут в молодости самый смысл. Чем паренек моложе, тем старушке-то и лестней. Будет думать, что так уж молода и хороша с виду.

— А он что?

— Нет, князь, не досадуйте на моего братца. К политесам он смолоду безразличен. Об аманте, Петр Иванович, ты не думай. Это уж его печаль — расстараться, чтоб государыня поверила.

— Ладно, а как делу-то такому ход дать?

— Есть такой ход. Пусть ваша супруга, князь, намекнет государыне. Императрица принцессе Голштейн-Бекской, как родной, поверит.

ПЕТЕРБУРГ Зимний дворец. Личные апартаменты императрицы Екатерина II, княгиня Е. П. Барятинская, М. С. Перекусихина

— Вот и чудно, что пришли, княгиня. Мне так надоедает тратить время на куафюру и слушать при том только глупости камеристок. Пожалуйста, устраивайтесь поудобнее и не возьмите за зло, что куафюр будет продолжать свое занятие.

— Ваше величество, я в восторге, что вы разрешаете присутствовать при своем туалете. Во всех дворах Европы это знак самого большого расположения монархов.