А. Г. Орлов-Чесменский

За несколько часов до переворота никто из нас не знал, когда и чем кончатся наши планы; в этот день был разрублен Гордиев узел, завязанный невежеством, несогласием мнений насчет самых элементарных условий готовящегося великого события, и невидимая рука Провидения привела в исполнение нестройный план, составленный людьми, не подходящими друг к другу, не достойными друг друга, не понимающими друг друга и связанными одной только мечтой, служившей отголоском желания всего общества. Они именно только мечтали о перевороте, боясь углубляться и разбирать собственные мысли, и не составили ясного и определенного проекта. Если бы все главари переворота имели мужество сознаться, какое громадное значение для его успеха имели случайные события, им пришлось бы сойти с очень высокого пьедестала. О себе я должна сказать, что угадав — быть может раньше всех — возможность низвергнуть с престола монарха, совершенно неспособного править, я много над этим думала, насколько восемнадцатилетняя головка вообще способна размышлять, но, сознаюсь, ни мое изучение подобных примеров в истории, ни мое воображение, ни размышления никогда бы не дали тех результатов, к которым привел арест Пассека.

Из записки княгини Е. Р. Дашковой

ПЕТЕРГОФ Личные апартаменты императрицы Екатерина II, Катерина Ивановна, А. Г. Орлов

— Господи, никак вы, господин Орлов!

— Я, Катерина Ивановна, собственной персоной. Что ее императорское величество?

— Недавно прилечь изволила. Не раздеваючись, только поверх платья капот спальный накинула.

— Вот и славно. Времени у нас нет. Никто из Ораниенбаума не приезжал? Измайлов не заглядывал ли?

— Нет-нет, тихо все. Прислуга вся, почитай, уж спит. Доложить прикажете?

— Не нужно. Так войду.

— Да годится ли так, в спальню-то?

— Ступай, Катерина Ивановна. Без тебя разберемся, что годится. Ступай, и слушать тебе нашего разговору не следует.

Пошла себе. Как прежде. Не оглянется. Которая тут дверь в опочивальню-то? Словно бы эта. Так и есть. Старое припомнилось. Да нет, чего вспоминать. Наваждение одно — для интересу больше, не для сердца. Вишь, и здесь не скрипнула створка: смазана. Привычка, надо полагать, у государыни нашей такая. Портьерку приподнять. Никого нету. Завесы у кровати раздвинуть…

— Ваше императорское величество, пора. Ехать пора.

— Ты, Алексей Григорьевич? Почему ты?

— Для верности. Григорий в полк помчался офицеров да солдат поднимать. Вставайте же, ехать надо.

— Случилось что?

— Рассказывать долго. Того гляди голштинцы сюда нагрянут, тогда всем конец.

— Проговорился кто?

— Тянули больно долго. Княгини своей слушались. Вот и карета. Неказистая, ничего не скажешь.

— Лишь бы доехала.

— И то верно. До Измайловского полка.

— За Дашковой надо послать.

— Некогда, да и незачем. Может, офицерами она и может командовать, а солдат разве что смешить.

— А сам не посылал.

— Сказал же, государыня, незачем. Помеха одна. Дело сделаем, тогда и дам звать можно. Кучер плохой нам достался. Выбирать надо было.

— А, может, оно и к лучшему. На кляч никто внимания не обратит, если еще и не гнать во весь опор.

— Это уж как судьба. Э, никак в рытвину завалились.

— Куда же ты, Алексей Григорьевич?

— Посмотреть да кучеру, коли нужда, пособить.

— Да ты никак карету сам поднять решил?

— Что ж тут за диво. Не велик труд. Раз — и готово. А ты, брат, на дорогу-то гляди, на ходу не спи.

— Так ведь туман, барин. Гляди, как земля парит. Болото же кругом. Кабы шажком пробираться…

— Алексей Григорьевич.

— Что прикажете, государыня?

— Да я так. Вспомнилось…

— Вам, государыня, слова первые придумать надо, с какими к полку обратитесь. Народ перебудораженный, молодой. В струну бы попасть — о том подумайте.

— Думала, по пути Екатерину Романовну встретим. Кто последний с ней говорил?