А. Г. Орлов-Чесменский

— Алексей-то тебе, пожалуй, старинушка, и не станет про чудачества Прокофия рассказывать, а я не удержусь. Вообрази только, прислугу свою заставляет ходить одна нога в онуче и лапте, другая — в чулке и башмаке. Это чтобы помнили о простом его происхождении. Мало того. На всех в доме очки надел — для пущей важности: что прислуга — на лошадей и собак тоже.

— Да полно тебе, Владимир Григорьевич, что за потеха такая дурацкая!

— Что есть, старинушка, то есть. Свой дом на Басманной велел снаружи обшить железом.

— Это что за причуда?

— От пожарной опасности. Внутри в стенах вделаны маленькие органы, кругом серебряные фонтаны с вином, под потолками клетки с редчайшими птицами, а кругом ручные обезьяны, орангутанги и прочие звери разгуливают.

— Авдотья Николаевна сказывала, что им с родительницей еле удалось отказаться от прогулки с Прокофием Акинфиевичем. У него выезд-то и вовсе диковинный: колымага ярко-оранжевая цугом — две малые лошади в корню, две преогромные в середине, две совсем крошечные впереди, и форейторы такие же — гигант и карлик. Едет такой поезд, вся Москва сбегается смотреть, а Прокофию Акинфиевичу только того и надо.

— Дурью мучиться каждый может. Ты мне лучше, Алексей Григорьевич, напомни, с каким это Акинфиевичем Демидовым — имя запамятовал — нам встречаться в Ораниенбауме приходилось?

— Так это Никита Акинфиевич, братец Прокофия. Ученый человек, наукам и художествам покровительствует.

— И при покойном императоре состоял? По ошибке, что ли?

— Знаешь, старинушка, не по ошибке, скорее по душевному влечению. Среди самых что ни на есть приближенных числился. Очень ему император благоволил.

— Ему бы с государыней умные разговоры разговаривать.

— А вот поди ж ты, предпочел ее супруга. Сам с господином Вольтером переписывается.

— Тут уж разреши, братец, и мне добавить. Нам с Никитой Акинфиевичем по Академии наук не раз встречаться доводилось. Умнейший, достойнейший человек, ни в чем на братца не похожий. Вот два года назад медаль при Академии Художеств учредил — за успехи в механике. Капитал на нее немалый положил.

— Авдотья Николаевна говорить о нем начнет, остановиться не может. И как он по западным странам путешествовал, и как в Италию скульптора нашего Шубина возил, и как у самого знаменитого Рослейна портрет свой списывал.

— Э, да у тебя, братец, Авдотья-то Николаевна, никак давно уже на сердце лежит. Чего ж медлишь? Хочешь, сватом буду?

— Да вот теперь недуг Гришин — не ко времени выходит.

— Как раз ко времени. Над Гришиным животом один Господь волен — то ли выздоровеет, то ли до века в помрачении ума останется. Тут уж ждать да переждать грехом обернуться может. Семейство это Демидовское в свойстве иметь тоже неплохо. Так что с Богом, Алексей Григорьевич! Оно матушку-царицу все едино огорчишь. Слыхал, и за тобой она приглядывает.

— Не она — Потемкин. Стороной дошло, обер-полицмейстеру московскому приказал все обо мне доносить. Попались тут мне на глаза соглядатаи его — среди дворни околачивались. Больше не будут — у меня разговор короткий.

— Другие найдутся, братец. Ты уж примирись, что государыня с тебя до конца твоего веку глаз не спустит.

— А хоть бы и так. Дружбе нашей все едино конец, и слава Богу.

ПЕТЕРБУРГ Дом А. А. Безбородко А. А. Безбородко, слуга Ефим, Н. А. Львов, Г. Р. Державин, И. И. Хемницер, И. Ф. Богданович, Д. Г. Левицкий, В. В. Капнист

— Ваше превосходительство, Александр Андреевич, на сколько персон ужинать накрывать прикажете?

— Как обычно, Ефим. Сейчас сочтем: Державин, Хемницер, мы с Николаем Александровичем, Богданович, Василий Васильевич Капнист.

— Неужто из Малороссии приехал? Надолго ли?

— Сказывал, по делам. Поди, надолго не задержится. В разлуке с молодой женой быть не захочет.

— Значит, ему один прибор ставить?

— Дам у нас нонича, как всегда, не будет. Еще, пожалуй, три персоны да главный наш именинник — Левицкий. Видал его новую картину, что в галерее повесили?

— Как не видать! Распрекрасная картина — глаз не оторвешь. Матушка-царица, как в сказке, стоит, вся так и сияет.

— Вот ты у нас какой знаток сделался. По случаю картины этой, которую мы все столько ждали, шампанского заморозить вели да хрусталь новый, богемский, вели подать. Чтоб как на самый большой праздник.

— Неушто не сделаю? Будете довольны, Александр Андреевич. В таком дворце и к столу подавать одна радость. Дождались-таки, батюшка, чисто царских хором.

— Скажешь тоже, царских! Велики — верно, а по отделке до дворца куда как далеко.

— Не сразу Москва строилась. Будет время — все в наилучшем виде закончите. Оно уж и нынче галерея — другим барам только позавидовать.

— Позавидовать, может, и могут, а своим признать — вот это куда труднее.

— Ничего, ничего, Александр Андреевич, лишь бы царице угодны были, а все другие тут же во фрунт станут. Да что мне, старому солдату, вам говорить — сами, поди, знаете.

— Разболтался ты, служака, а гости-то уже на дворе.