А. Г. Орлов-Чесменский

— Скажешь тоже, матушка-государыня! Ничего-то страшного с тобою и не было. Заслабла ты, так никто и не заметил: Иван Иванович с Михайлой Воронцовым под ручки подхватили, вмиг в опочивальню доставили, в постельку мы тебя уложили…

— Когда это случилося?

— Надысь, государыня-матушка, надысь.

— Не путай, Маврушка, день нонче какой?

— День-то? Середа.

— А было воскресенье. Только то и помню — на воскресную обедню шла. Так ведь?

— Да что уж красавица наша, разодета ты была — глаз не оторвать. Как солнышко сияла.

— Три дни, выходит, в беспамятстве… А что во дворце?

— Лучше уж ты, государыня, Ивана Ивановича спроси. Он на все дела государственные орлиным оком глядит, все знает.

— Не хочу Шувалова. Всех покроет. Всему оправдание найдет. Да говори же, графиня! Сей же час говори! В армии-то дела какие?

— Вот об армии и речь. Апраксин тут…

— Тут? А нешто не при войске ему быть надобно? С чего вдруг в Петербурге оказался? Когда поспел?

— Сказывают, правда, нет ли, Алексей Петрович ему сюда прибыть велел. Армию на зимних квартирах расквартировать.

— На зимних? Так ведь лето еще? С чего бы это?

— Сама, государыня-матушка, дознайся, как чего. Напраслины возводить не стану, а про то, что весь недуг твой с великой княгинею общался, каждый воробей в Петербурге под застрехой чирикает.

— Вон оно откуда ветер дует! Великая княгиня. Ненавижу! Господи, как ненавижу! Глаза б мои ее, тихони подлой, не видали! Не зря говорят: захочет Господь наказать Человека, отымет у него разум. Вот и у меня отнял, когда невесту племянничку выбирала. И росточком-то мала, и лицо что морда лошадиная — длинное, и цветом землистая. По-русски ни словечка не знала. Все только кланялася. Кабы не мать ее, принцесса…

— Да, сходна, сходна с епископом Любекским, братцем своим. Судьба у тебя такая, государыня-матушка, первую любовь-то свою помнить. Так ведь сладься у вас в те поры дело, не видать тебе престола отцовского.

— Думаешь? А почему бы и нет? Веселый такой. Сердечный. Душа нараспашку. А танцевал-то как!

— Тебе, тебе, красавица наша, под стать: с вечера начнет до полудня следующего не остановится.

— А наездник какой! Все бы ему по полям летать. Вот и гадай, в кого племянненка родная пошла.

ВОСТОЧНАЯ ПРУССИЯ Русский военный лагерь под Алленбургом Офицеры П. П. Пассек, А. Т. Болотов, Г. Г. Орлов, граф И. фон Шверин

— Господа, вы слышали: отступление?

— Отступление? Какое отступление? Чье? Неужто наше?

— Это невероятно!

— После победы у Гросс-Егернсдорфа? Полноте, граф!

— Если это шутка, она неуместна, ваше сиятельство, и я…

— Полно, Орлов. Я офицер, а офицеры, как вам следовало бы быть известным, не шутят о полях сражений.

— Граф, Бога ради, не обращайте внимания на несдержанность нашего Григория Григорьевича. В конце кондов, он был ранен как раз под этой деревней и сам стал свидетелем одержанной победы.

— Да ты себе не представляешь, Болотенко, какой!

— Вот уж тут, позвольте с вами не согласиться, Орлов. Победа была одержана, но при каком преимуществе в численности: у фельдмаршала Левальда 24 тысячи, а у нашего Апраксина 55. Апраксин успешно отразил атаки, но не более того. Иначе он бы двинул наши части в общее наступление. Вместо же этого он счел целесообразным стянуть все свои силы здесь, под Алленбургом.

— Я не собираюсь обсуждать полководческие таланты нашего старика. Главное — русские солдаты сражались замечательно!

— Никто в этом не сомневается, как и в твоей, Гришенька, храбрости. Только сейчас важно не это. Откуда ваша новость, ваше сиятельство?

— К сожалению, из военного совета. Мой добрый знакомец был у дверей по своим обязанностям адъютанта. Господа генералы спорили очень долго, но Апраксин настоял на своем.

— Но должны же были быть причины!

— Они и были, Болотов: нехватка провианта и фуража.

— Только-то и всего! Но сейчас всего лишь 27 августа. До зимы запасы ничего не стоило подвезти. В конце концов, если я могу посылать своего человека в свое поместье в 120 верстах за Москвой за шубой, тулупом, съестными припасами, почему же это невозможно для армии?

— Скорее, видно, не нужно, Андрей Тимофеевич.

— И Пассек прав: не нужно. Ходят слухи, что Апраксин получил предупредительное письмо от своего приятеля — великого канцлера. Алексей Петрович Бестужев-Рюмин якобы сообщил ему о скорой кончине ныне царствующей императрицы. Имея в виду интересы великой княгини, канцлер пожелал иметь армию под рукой, а не в далеком походе. К тому же у него иные интересы в начавшейся войне.

— Но ведь если бы даже, не дай Госцодь, что-нибудь случилось с благополучно царствующей монархиней, у нас есть законный наследник, будущий император Петр Федорович. При чем же здесь великая княгиня?