А где же Майя?

Она настраивала стоящий на столе маленький приёмник на нужную волну. Ближе к шести там обычно играли шансон, который старушка очень любила слушать.

– Какая-то сумасшедшая назвала меня Корвалолом. – Грузин показался на кухне. На столе его ждал горячий чай.

Тихо усмехнувшись, Нана ещё раз крутанула серебристое колёсико. Заиграл шансон. Нужная волна была найдена.

А сама Нана была довольна своей маленькой шуткой. Теперь впечатлительная Анита ночь не будет спать, а потом прибежит в гости с тремя контейнерами мороженого. Где-то через месяц, когда ей снова станет скучно. А пока пусть немного понервничает. Кто же виноват, что при избытке фантазии у неё напрочь отсутствует чувство юмора?

А где же Майя?

– Ожидайте, завтра к вам приедет Майя, – произнесла риелторша, и тут же в трубке послышались частые гудки.

Либо мадам на том конце провода бросила трубку, либо просто оборвалась связь. Да и ладно.

Старушка Берта впервые в жизни собралась сдавать комнату. Мало того, в последнее время она просыпалась от странных шорохов, доносившихся из коридора, к тому же однажды ей приснился сон, будто она сходит с ума от одиночества и жарит на сковородке недавно прочитанные книги.

Муж ушёл от Берты десять лет назад, когда ей было шестьдесят, к какой-то женщине, державшей в своей обширной четырёхкомнатной квартире двадцать сиамских кошек. Разлучницу звали Грета, она была похожа на Фаину Раневскую, а еще младше Берты на целых три года. С одной стороны, Берте даже стало легче, поскольку ей всегда казалось, что её Василий – энергетический вампир, а с другой, она слишком замкнулась в себе. Пол жизни прожили вместе, и тут на тебе – дорогая, ты мне совсем не нужна. Старушка редко стала выходить из квартиры, перестала общаться с подругами, ибо подруги так и норовили повесить на её бедные уши очередную порцию нытья, и чтоб не было скучно, принялась зачитываться сочинениями Агаты Кристи и просматривать один сериал за другим.

И вот к ней должна была приехать учительница английского языка. Берта уже заранее радовалась этой встрече. Теперь она будет по утрам пить с девушкой кофе и рассказывать ей истории из своей жизни, а учитывая сей факт, что за такое удовольствие еще и платят, то на душе становилось спокойнее.

Утром, перед приездом Майи, Берта поправила постель, распахнула шторы, чтобы впустить побольше света, и поставила на стол вазочку с пышными еловыми ветками. Пусть в маленькой и начищенной до блеска комнате витает свежий, рождественский запах хвои. А затем отправилась на кухню печь яблочный пирог. Старушке хотелось немного порадовать девушку. Наконец-то, появится хоть одна живая душа в этой одинокой квартире!

Едва Берта поставила свежевыпеченный пирог на стол, как позвонили. Обрадованная старушка открыла дверь и тут же обомлела. Перед ней стояла риелторша Тамара, невысокая, грузная пергидрольная блондинка в норковой шубе и нахлобученном, словно шапка Мономаха, капоре. Около неё, спрятав руки в карманы, словно птенцы, жались два худых парня кавказской национальности (как показалось старушке), оба в куцых куртяшках и тоненьких шапчонках. На вид им было около тридцати. Или даже чуть меньше. Перепуганные, словно их насильно волокли. У одного из них вообще сверкал фиолетовый фингал под левым глазом.

Бабуля от неожиданности выпустила дверную ручку, и дверь чуть было не захлопнулась. Тамара тут же поставила свою ногу, и деревянная громадина с тихим стуком ударилась о длинный носик чёрного блестящего сапога. Затем риелторша без всякого приглашения смело шагнула в квартиру, схватив под руки своих пассивных спутников. Берте так и хотелось выкрикнуть: «А где же Майя?», однако слова застряли у неё в глотке, словно крупная рыбья кость.

Тамара деловым тоном скомандовала парням, чтобы они шли на кухню. Казалось, будто она была хозяйкой квартиры, а Берта – так себе, всего лишь домработницей. Повинуясь риелторше, парни разделись, разулись и тихо прошли мимо старушки на кухню, которая, словно вкопанная, прислонилась к стене. А там, высунув язык, висел Альберт Эйнштейн. Плакат, естественно. Над Бертой что ли потешался?

Один паренёк, в белом свитере с оленями, забился в самый угол, рядом с микроволновой печкой, а другой, в спортивном костюме, сел рядом с ним.

– Давайте пить чай, – произнесла Тамара своим низким, полумужицким басом.

Она выхватила из стоявшей на столе подставки для ножей самый большой и острый нож и с энтузиазмом принялась резать пирог. Куски у неё получались неаккуратные, бесформенные, как валуны, крошки летели в стороны, пачкая белоснежную скатерть. Берта чуть не лишилась чувств. Боже, что эта мужичка делает с её пирогом? Это же самое нестоящее кулинарное насилие! Старушка привыкла резать аккуратно, изящно… а тут…

Боясь даже сделать вздох, Берта в прострации разлила чай с бергамотом. Когда у тебя в квартире сидят два незнакомца с наглой тёткой, кромсающей твой собственный пирог, мысли могут завертеться всякие разные.