А где же третий?

– Знай же, в литературах всех древних народов можно обнаружить свидетельства того, что древним было известно, что у каждого ветра есть свой цвет[6]. И да будет тебе известно, что имеются четыре основных ветра и восемь дополнительных ветров – и у каждого свой цвет. Ветер с востока – фиолетовый, а с юга – серебристый. Северный ветер непроницаемо черен, а западный – янтарного цвета. В давние времена люди обладали способностью воспринимать эти цвета, они целыми днями сидели на пригорках и наслаждались цветастой красотой ветров. Они видели, как ветер поднимается и утихает, как меняет он оттенки. Они созерцали великолепное зрелище, когда несколько ветров смыкаются, сходятся вместе и перемешиваются, и тогда цвета их переплетаются, как ленты, которыми украшают свадьбу. И можешь не сомневаться – наблюдать все это было занятием неизмеримо более достойным, чем сидеть, уставившись в газету. А у дополнительных ветров – цвета неописуемой изысканности, мягкости и нежности: красновато-желтые, серебристо-фиолетовые, серовато-зеленые, с оттенками черного и коричневого. Трудно себе вообразить нечто более утонченно-прекрасное, чем поля, леса, холмы, покрытые муравой, на которые проливается легкий, благодатный дождик, подкрашенный красновато-желтым юго-западным ветерком!

– А вы сами видите все эти цвета?

– Нет, не вижу.

– А вот вы меня спросили про мой цвет... А как человек обретает свой цвет?

– Цвет человека, – медленно произнес старик, – зависит от цвета ветра, преобладающего в его дыхании.

– А разрешите полюбопытствовать – каков ваш собственный цвет?

– Светло-желтый.

– Если я вам не надоел своими расспросами, позвольте поинтересоваться, какой смысл в том, чтобы знать свой цвет или вообще в том, чтобы иметь его?

– Большой смысл. По цвету, например, можно определить продолжительность жизни. Желтый свидетельствует о долгой жизни, и чем светлее оттенок, тем лучше.

Это исключительно интересно и поучительно. Каждое предложение – это целая, законченная проповедь. Попроси его разъяснить все подробнее.

– Сделайте милость, объясните, пожалуйста, подробнее.

– Все дело в том, чтобы вовремя получить маленькую рубашечку, – сказал старик, но я не понял его объяснения.

– Маленькую рубашечку? Какую рубашечку? И причем здесь...

– Да, да, маленькую рубашечку. Дело вот в чем. Когда я родился, в доме присутствовал один полицейский, у которого был дар видеть ветер. Дар этот, должен вам сказать, становится все более редким. Так вот, сразу после того, как я появился на свет, он, этот полицейский, вышел из дома – того дома, где я родился, – чтобы выяснить, какого цвета был ветер, преобладающий на холме, на котором стоял дом. А у него с собой имелась загадочная сумка, полная каких-то бутылок, бутылочек, отрезков материи, и еще у него был с собой набор портновских принадлежностей. Через минут десять полицейский вернулся в дом, и в руке он держал маленькую рубашечку. Он сказал, что эту рубашечку моя мать должна надеть на меня, что она тут же и сделала.

– А где он взял эту рубашечку? – удивился я.

– Как где? Он сам ее и сделал, тайно от всех, на заднем дворе, думаю, что скорее всего в коровнике. Рубашечка была тоненькая и легонькая, как паутинка. И сделана она была из такого тонкого материала, что простым глазом ее и не увидишь, а чтобы увидеть, надо держать ее против светлого неба, хотя, конечно, случайно край ее можно заметить и без того, чтобы выставлять ее на свет. Рубашечка, должен вам заметить, была наичистейшего, наисовершеннейшего светло-желтого цвета. Знаете, у каждого цвета есть сердцевина и верхняя кожица. Так вот, рубашечка была оттенка такой верхней кожицы светло-желтого цвета. Вам понятно?

– Понятно, – неуверенно сказал я, хотя мне и не было понятно.

Изумительно красивая история.

– И с тех пор каждый раз в день моего рождения, – продолжал Мэтерс, – мне дарили подобную рубашечку, подобную той, которую на меня надели, как только я родился. Но рубашечки я не снимал, а надевал одну поверх другой. Рубашечки эти не просто тонкие, и не просто невероятно прочные, и не просто растягивающиеся – они еще почти совершенно прозрачные. Когда мне исполнилось пять лет, – а значит, на мне уже было надето пять рубашечек, одна поверх другой, – мне все равно казалось, что я совершенно голый, хотя, надо признать, нагота моя была несколько необычного желтоватого оттенка. А поверх всех рубашечек я, конечно, мог надевать любую другую одежду. Обычно я надевал пальто. И каждый год получал новую рубашку.

– А кто же вам их дарил? – поинтересовался я.

– Полиция. Пока я был мал, мне их доставляли прямо на дом, а потом, когда подрос, то сам ходил за ними.

– Хорошо, это мне более или менее понятно, но не понятно, как все это может помочь определить продолжительность жизни? – недоумевал я.