А где же третий?

– Разве это жизнь? – вдруг сказал он. – Я прекрасно обошелся бы и без нее. От нее удивительно мало пользы. На что эта жизнь годится? Ее нельзя есть, нельзя пить, ее нельзя затолкать в трубку и выкурить, она не укрывает от дождя, ее не обнимешь ночью, не разденешь, не уложишь в постель после того, как целый вечер дул черное пиво и уже накалился так, что тебя прямо трясет от страсти. Жизнь – это просто большое недоразумение, и лучше было бы вообще обходиться без нее. Без жизни можно обходиться точно так же, как и без ночного горшка и без французского бекона.

– Изумительная у нас беседа, под стать этому отличному дню, такому яркому и солнечному, – позволил я себе открытую иронию. – В небе солнце бушует, льет на нас свое тепло, ублажает наши уставшие застывшие косточки.

– Без жизни можно обходиться точно так же, как можно обходиться и без перин, – бубнил свое маленький человечек, словно и не услышав моего замечания, – как можно обходиться и без хлеба, произведенного этими машинами, которые приводятся в действие паром. Жизнь, говоришь? А на что она нужна, эта твоя жизнь?

Объясни ему, что жизнь полна трудностей и тяжелых испытаний, но при этом подчеркни, что она в основе своей и прекрасна, и сладостна, и достойна того, чтобы жаждать ее.

Прекрасна и сладостна?

Прекрасны цветы весной и сладостен их запах, прекрасны славные человеческие свершения, песни птиц летним вечером... да ты и сам знаешь, что делает жизнь прекрасной.

Да, но вот в отношении сладостности жизни я не уверен.

– Действительно, весьма трудно определить, какой она должна быть, – сказал я, обращаясь к маленькому человечку, – и вообще, очень трудно дать определение тому, что такое жизнь, но если считать, что ее надо прожить ради получения удовольствия, то, как я слышал, лучше обитать в городе, чем в деревне. Говорят, что жизнь эту особенно хорошо проводить в некоторых местах Франции. А вы обращали внимание на то, что особенно много жизни в кошках, когда они еще совсем молодые?

Мне показалось, что теперь его глаза смотрели на меня сердито или обиженно.

– Ну что такое жизнь? Сколько людей и сколько раз, по сто лет кряду пытались понять, что же это такое, а потом в голове начинает образовываться какое-то понимание, можно уже прикидывать, что да как, и тут раз – становишься немощным и больным, укладываешься в постель и помираешь. Вот тебе и вся жизнь. Сдохнешь, как дряхлая собака, которую отравили, чтоб под ногами больше не мешалась. Самая опасная штука – эта жизнь, это тебе не табак, заложить ее нельзя, денежек не дадут. Живешь, живешь, а потом она тебя – раз, и прихлопнет. Жизнь – странная штука и вообще гиблое дело. Жизнь? Тьфу.

Видно было, что он то ли сильно рассердился, то ли сильно огорчился от своих слов, и некоторое время сидел молча, прячась за серой стеной, которую выстраивал дымом из своей трубки. Выждав некоторое время, я рискнул сделать еще одну попытку выяснить, чем он занимается.

– А вы случайно не на кроликов охотитесь?

– Нет, я кроликами не занимаюсь.

– Тогда, может быть, путешествуете с места на место и работаете по найму?

– Нет.

– Управляете паровой молотилкой?

– Нет, конечно, нет. Ни за что бы такое не делал.

– Лудильщик?

– Нет.

– Конторский работник?

– Нет.

– Инспектируете гидротехнические сооружения?

– Чего? Нет.

– Продаете таблетки от болезней лошадей?

– Таблетками не занимаюсь.

– Ну тогда, клянусь Всевышним! – воскликнул я в полной растерянности. – Вы занимаетесь чем-то совершено необычным, и я не знаю, что и думать. А может быть, вы фермер, как и я? Или помощник хозяина пивной? А может быть, торгуете мануфактурой? Постойте, вы случайно не актер? Актер пантомимы?

– Все мимо.

После этих слов маленький человечек выпрямил спину, приподнял голову и посмотрел на меня почти прямым взглядом. Трубка, зажатая между зубов, торчала у него изо рта каким-то вызывающим образом. Из трубки валил дым, который, казалось, наполнял весь мир. Мне было немного не по себе, но я совсем не боялся его. Если бы у меня была с собой лопата, я бы с ним быстро расправился. И я решил, что лучше всего будет, если, чтобы не раздражать его, я буду соглашаться со всем, что бы он ни говорил.

– Я грабитель, – вдруг сказал он угрюмо, глухим голосом, – грабитель, вооруженный ножом, а руки у меня, как железные штуки могучей паровой машины.

– Грабитель? – воскликнул я. Мои мрачные предчувствия оправдались.

Проявляй большую осторожность. Взвешивай каждое слово, обдумывай каждый шаг.