А где же третий?

Звук его голоса напоминал шум, производимый трением наждака по грубой, необработанной деревянной поверхности, и было совершенно ясно, что он очень недоволен либо собой, либо другими людьми.

– Я самолично отсутствовал, – ответил сержант почтительно, – исполняя служебные обязанности и расследуя дело, будучи вызванный по срочному и неотложному и крайне важному вызову.

– А вам известно, что в канаве у дороги два часа назад был найден человек со вспоротым животом по фамилии Мэтерс и орудием преступления, очевидно, явился нож или другой подобный острый инструмент?

Сказать, что услышанное поразило меня, – значит не сказать ничего. У меня было такое впечатление, что к моему лицу поднесли раскаленную докрасна кочергу и зачем-то ее там некоторое время удерживали. Потрясение, которое я испытал, серьезнейшим образом отразилось на работе клапанов моего сердца. Я в полной растерянности переводил взгляд с сержанта на инспектора и с инспектора на сержанта, а внутри у меня все дрожало и трепетало от ужаса.

Будем надеяться, что наш общий друг Финнюкейн где-нибудь недалеко, сказала Джоан.

– Конечно известно, – бодро доложил сержант.

Странно, весьма странно. Откуда он мог об этом узнать? Ведь на протяжении последних нескольких часов он – и мы вместе с ним – занимался поисками велосипеда?

– И какие же шаги вы предприняли, сколько шагов и в каком направлении? – все тем же лающим тоном спросил инспектор.

– Весьма широкие шаги и шаги в нужном направлении, – спокойно отрапортовал сержант. – И я уже знаю, кто убийца.

– В таком случае, почему он не арестован и не заключен в камеру предварительного заключения?

– Арестован и заключен.

– Где?

– Здесь.

Я стоял как громом пораженный – быстро и с опаской оглянувшись и никого за своей спиной не обнаружив, я мгновенно понял, что являюсь тем убийцей, о котором, не обращая на меня внимания, ведут между собой разговор полицейские. Я и не пытался возражать, хотя бы потому, что у меня начисто пропал голос и во рту все совершенно пересохло.

Инспектор О’Ккурки был столь сердит, что ему уже ничем нельзя было угодить, даже тем, что сообщил ему сержант.

– Тогда почему же он не заперт в камере с двойным замком? – взревел инспектор.

И тут впервые за время разговора с инспектором вид у сержанта стал удрученный и пристыженный. Лицо приобрело более густой красный оттенок, а очи он вперил в пол.

– Понимаете... я должен признаться, что... – бормотал сержант, – я держу там свой велосипед.

– Понятно, – коротко бросил инспектор.

Потом он быстро нагнулся и поприцеплял черные прищепки к нижней части штанин своих брюк, разогнулся и потопал ногами по полу. И тут я обратил внимание, что он стоит, опершись локтем о конторку.

– Позаботьтесь о том, чтобы весь этот ваш беспорядок привести в должный порядок, – гаркнул инспектор с порога вместо «до свидания», – позаботьтесь и о том, чтобы все ненормальное было приведено в норму и убийца был заключен в клетку с целью предотвращения его побега и последующего нанесения им новых неисчислимых бед в нашем округе.

Дав эти указания, инспектор исчез за дверью, не закрыв ее за собой плотно. Мы услышали грубое поскрипывание и покряхтывание гравия – эти звуки сообщили нам, что инспектор предпочитал старомодный способ заскакивания на велосипед.

Сержант снял с головы фуражку, глянул по сторонам и направился к ближайшему стулу, сел на него и устроился поудобнее на своем мягком, словно пневматическом седалище. Вытащил из кармана большую красную тряпку и стал собирать ею большие шарики пота, усеявшие его просторную физиономию. Затем расстегнул верхние пуговицы своей форменной рубашки, словно для того, чтобы выпустить прятавшийся под ней воздух неприятностей. Потом он предался научно-скрупулезному исследованию подошв и носков своих полицейских ботинок – это было верным знаком того, что он напряженно ищет решение какой-то мучающей его проблемы.

– Что вас так беспокоит? – спросил я, теперь уже страстно желая, чтобы обсуждение того происшествия, о котором упоминал инспектор, было продолжено.

– Велосипед.

– Велосипед?

– Вот именно. Как я могу выставить его из камеры? – воскликнул сержант. – Я постоянно держу его в одиночном заключении – само собой разумеется, когда я не езжу на нем. Тем самым я обеспечиваю себе уверенность в том, что он не ведет недостойную личную жизнь, которая бы бросала тень на мое собственное достоинство. Если имеешь дело с моим велосипедом, нужно проявлять высокую бдительность, а без велосипеда мне никак не обойтись – ведь приходится ездить по своим полицейским делам и делать длинные концы, то туда, то сюда.

– Так вы собираетесь запереть меня в камере? И держать меня там в полной изоляции от всего мира?

– Вы же сами слышали, что сказал инспектор! Он даже дал совершенно ясные указания на этот счет.

Спроси, не шутка ли это все? подсказала Джоан.