А где же третий?

– Завтра утром, если, конечно, поспеем вовремя с эшафотом и если, разумеется, не будет дождя. Вы и представить себе не можете, до чего скользким становится только что поставленный эшафот под дождем, доски-то новые. Можно запросто поскользнуться и сломать себе шею хитрыми переломами во многих местах, да так быстро, что и не поймешь, что с твоей жизнью произошло и как это ты ее потерял.

– Ну что ж, хорошо, – сказал я твердым голосом. – Если через сутки я буду мертв, то, может быть, вы объясните значение всех этих цифр, заносимых в черную записную книжку МакПатрульскина? Я унесу секрет с собой в могилу

Сержант снисходительно улыбнулся

– Вы имеете в виду цифры показаний?

– Да.

– Действительно, если вы и впрямь будете совершенным и полным покойником, не вижу никаких неразрешимых импедиментов, то бишь препятствий на пути к положительной реакции на выдвинутую вами пропозицию, но полагаю, что визуальная демонстрация предпочтительнее вербальной. Следуйте за мной, дружище.

Отвагсон вышел из комнаты, я последовал за ним. Пройдя по коридору, он остановился у какой-то двери и широким жестом распахнул ее. Вид при этом у него был такой, словно он дает мне возможность соприкоснуться с величайшим откровением. Отвагсон вежливо отступил в сторону, позволяя мне без помех обозреть помещение.

– Ну как, что вы об этом думаете? – спросил он немного погодя.

Я внимательно осмотрел открывшуюся комнату и ничего особенного не увидел – передо мной была явно спальня, притом весьма неприбранная, в ней, можно даже сказать, царил полный беспорядок и стоял тяжелый дух.

– Это комната МакПатрульскина, – пояснил Отвагсон.

– Это хорошо, но ничего особенного я все-таки не вижу, – признался я.

Сержант мягко улыбнулся, показывая своей улыбкой, сколь терпелив он.

– Дело в том, что вы не туда, куда надо, смотрите.

– Я осмотрел все, что поддается осмотру, – возразил я, стараясь сохранять спокойствие.

Сержант зашел в комнату и стал в центре, зачем-то прихватив с собой стоявшую у двери удобную трость.

– Если мне, предположим, придется от кого-нибудь прятаться, – задумчиво проговорил он, и, как мне показалось, совсем не к месту, – я обязательно залезу повыше на какое-нибудь дерево. У людей нет привычки смотреть вверх, человек по своей натуре не склонен вглядываться в возвышенные высоты.

А я поднял голову и посмотрел на потолок:

– Но и тут не видно ничего особенного. Вообще ничего нет, кроме мухи в паутине, да и то дохлой.

Сержант медленно поднял голову и стал показывать тростью на какое-то место на потолке:

– Глядите внимательнее. То вовсе не муха, а отхожее место возле дома Гогарти, пристроечка, знаете ли.

Я перевел взгляд на Отвагсона и прошелся по нему пристальным и вопрошающим взором, но он, не обращая на меня никакого внимания, показывал тростью на другие крошечные точечки на потолке.

– Вот это, – говорил он, – дом Мартина О’Хапкина, а вот то – Тирнаина, а вот то – дом, в котором живет замужняя сестра (но чья, он не сказал). А вот это – видите? – это дорога, ведущая к большой дороге, вдоль которой проложены линии электропередач и телеграфа.

Трость при этих словах кончиком двигалась вдоль извивов едва заметной трещины, которая добегала до значительно более ясно видимой трещины и соединялась с нею.

– Так это же карта! – воскликнул я в восхищении.

– А вот и наша казарма, – добавил Отвагсон, тыча в какую-то точку на потолке. – Не заметить ее нельзя, яснее ясного видна.

Всмотревшись в потолок повнимательнее, я обнаружил там и дом старого господина Мэтерса, и каждую тропинку, и каждую дорогу, и каждый дом, известный мне в моей округе, но было там и много всего такого, чего я не знал – незнакомые дороги, дома и места. Передо мной – точнее, надо мной, была поразительно необычная карта всего округа, очень подробная и очень точная.

Сержант, видя мое восхищение, улыбнулся и сказал:

– Не правда ли, восхитительная штука, таинственное свидетельство великого инконтиненса, то бишь недержания, феномен величайшей редкости.

– Вы это все сами создали?

– Нет, не я и вообще никто. Никто этого, как вы изволили выразиться, не создавал. Карта испокон веков бывает размещенной на потолке, а МакПатрульскин убежден, что она находилась там еще до начала времен. Все трещины и трещинки, и большие и малые, появились на потолке сами по себе.

Задрав голову и всматриваясь в потолок, я нашел глазами дорогу, по которой мы шли в поисках велосипеда Гилэни, нашел я и то место под кустом, где велосипед был обнаружен.

– И знаете, что забавно? МакПатрульскин два года, лежа в кровати, когда положено, рассматривал перед сном и после сна потолок и ничего там не видел, кроме потолка, а потом в один прекрасный день глянул и – бац – видит карту исключительного совершенства и поразительно оригинального исполнения.

– Как можно было такое сразу не разглядеть, – брякнул я (голос у меня отчего-то стал хриплым и низким).

– Вы еще не все знаете. Еще пять лет прошло, прежде чем он увидел на этой карте путь к вечности.

– К вечности?

– Именно так.

– А можно будет прогуляться туда и вернуться? – спросил я хриплым шепотом.