А.И. Куинджи

Ф. Э. Рущиц — чистокровный романтик и «сказитель легенд»… Помните его море, с немного «бек-линовскими» чудищами? Или, особенно, его великолепную символическую «Землю», с пахарем и громоздящимися над взрыхленной пашней тяжелыми облаками? — Это именно легендаземли… Уже совсем explicite пошел по стопам северных «скальдов» Н. К. Рерих: начиная с «дебютной» картины «Славяне и варяги», через «Воронов» и до «Город строится», он пишет лишь «саги», он весь — в старине, в ее примитивных формах и мотивах… Романтические легенды о родной Польше дает в лучших картинах своих К. К. Вроблевский, стилизуя старинные костелы 'и тополи своей родины. Легендой, декоративно-обобщенным лиризмом крымского пейзажа смотрят на нас и наиболее серьезные, на мой взгляд, первые произведения К. Ф. Богаевского. А. А. Рылов рассказывает ту легенду, о которой «лес шумит»: «Зеленый шум», старая его вещь, как и новейшая на тот же приблизительно мотив (эти лучшие, на мой взгляд, его достижения), полны какого-то примитивного и именно эпического лиризма. Романтиками и эпиками надо назвать и В. И. Зарубина, и Н. П. Химону… Словом, все эти талантливые ученики Куинджи действительно объединены глубоко залегшей в их творчество общей духовной тенденцией.

Идя по намеченному Куинджи пути, они дали стилизованный пейзаж с настроением былинного романтизма…

Оглядываясь на результаты трехлетнейпреподавательской деятельности Куинджи, невольно преклоняешься перед этой кипучей энергией и талантом… Если бы он на своем веку только то и сделал, что сделал в своей академической мастерской, и тогда надо бы признать в нем исключительно крупную фигуру, изумительно одаренного учителя искусства.Он не только оставляет за эти три года неизгладимый личный след в душах своих учеников, не только умеет привязать их к себе и к работе, не только заставляет их вспоминать о годах, проведенных в его мастерской, как о лучшем периоде их жизни, — помимо этого, он оставляет еще своей педагогической работой заметный след в русском искусстве, создавая совершенно определенную и очень интересную школусреди русских молодых пейзажистов…

А ведь эти три года— это лишь одна страничка в книге его жизни…

Судьба — рутина, традиции, условия нашей общественной жизни — поспешили перевернуть эту страницу…

Но об этом — в следующей главе. А настоящую закончу одним символическимэпизодом из жизни мастерской Архипа Ивановича…

Я уже высказывал, что, все вырастая из рамок передвижнической эстетики, Куинджи особенно утвердился в своих новых идеях именно к эпохе преподавательской деятельности. И вот однажды, в первый же год существования реформированной Академии, произошло непосредственное столкновение между новой, нарождающейся эстетикой,которую он пестовал в своей мастерской, и эстетикой «передвижнической»…

Стена в стену с мастерской Архипа Ивановича была мастерская И. И. Шишкина. Ученики последнего часто заглядывали к «куинджистам»; сам Шишкин всегда ценил в своем соседе гениального колориста, и у него возникла мысль усилить общение между обеими мастерскими, проделав в разделявшей их стене дверь… С таким предложением он однажды и явился в мастерскую Куинджи: «Соединим их, — говорил Шишкин, — ты будешь учить их колориту, а я рисунку…» Но Куинджи решительно отверг этот план. Старый «лесовик» обиделся. Между ними произошло охлаждение. А вскоре Шишкин покинул Академию…