А. И. Левитов

– Александр Иванович! Поди-ка сюда, – вместо ответа позвала его из-за ширмочек супруга. И вот за этими ширмочками послышался тот зловещий шепот между хозяевами, который нередко приходится слышать у бедных жильцов «комнат с небилью» их не во-время навестившим гостям.

– Это невозможно! – вскрикнул Александр Иванович. – Да ведь эдак, наконец, издохнуть можно! Ах, хамы, хамы!

И он, хлопнув дверью, быстро исчез в коридор.

– Нет, этак невозможно дальше! Они даже не хотят топить печи, хамы, – волновался, возвратившись, Александр Иванович, расстроенный, задыхающийся, с выступившими багровыми пятнами на лице.

Мы спросили его, не можем ли быть хоть чем-нибудь ему полезны.

– Нет, нет… Это все устроится. Сейчас будет самоварчик… Мы побеседуем. Надо будет вот только сегодня же кончить эту вещь. Не знаю только – отпустит ли кашель… А они без рукописи ничего больше не дают, канальские дети, – намекал он на издателя.

– А знаете, насчет редакторства-то что я вам говорил? Как вы думаете – чем кончилось?.. Вот так это штука! Приехала, видите ли, сама, ну, меня представили… Восторг! Умиление! «Ах, какое это нам счастье; мы все вместе будем служить одному делу» – и пр. и пр. в таком возвышенном роде. – «Пожалуйста, переселяйтесь завтра же». – «Сударыня, говорю, очень рад служить: но чем? Какие то есть мои права и обязанности будут?» – «Как какие? Вы просто будете при нас… так сказать, у самого дела… Ну, поможете мужу просматривать корректуры, исправите слог… Мой муж большой лентяй… Непривычка, конечно, а всякое дело мастера боится… Мы надеемся, что это вас оживит, возбудит ваше вдохновение, и вы будете писать, писать, писать!.. Будет вам бродяжить! Вы будете иметь готовый стол и миленькую маленькую комнатку при редакции, в хорошем семействе!.. Конечно, построчный гонорар вы будете получать попрежнему… Ваши вдохновения останутся неприкосновенны; будьте уверены – мы умеем оценить…» – «Сударыня, – говорю я, прижимая руку к сердцу, – от всей души признателен вам за участие к бедному русскому писателю, но, увы! по склонности к бродяжничеству и неблагонамеренному направлению мыслей не рискую обеспокоить своим присутствием столь почтенного семейства…» Ах, хамы! хамы! – заключил Александр Иванович. – Нет, каковы перспективы-то: стол и маленькая комнатка в хорошем семействе за обучение супруга литературным упражнениям!

Александр Иванович еще продолжал острить над «перспективами», но мы скоро распрощались, подавленные гнетущими впечатлениями.

К сожалению, я сам тогда был болен и едва в состоянии был выходить из квартиры и потому не мог часто навещать Левитова. Через неделю после этого рокового дня я получаю от него маленькую записку такого содержания: «Дорогой Н.Н., поздравьте меня: я, наконец, в самом центре самого лучшего тепла и какой-то милой безмолвной тишины, т. е. в клинике, в 13 палате, на Рождественке». Затем шла просьба о кое-каких поручениях. Вряд ли кто-либо из русских писателей написал когда-нибудь самому себе более характерную эпитафию, как эти немногие строки, проникнутые такою наивною искренностью и в то же время такой грустной иронией!..

Последний день нашего свидания был действительно роковым днем для Левитова. По уходе нас Левитов не выдержал и, раздраженный, в холодном пальтишке и пледе, несмотря на суровую вьюгу, потащился на «ваньке» в редакцию. В результате получилось, как говорили, счетом пять рублей в руках и воспаление в давно уже никуда не годных легких.

Вскоре я должен был уехать из Москвы и уже в провинции через несколько недель получил известие о смерти Александра Ивановича.

Опубликовано в сборнике «Общества любителей российской словесности» на 1895 год «Почин».

Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/levitov/zlatovratskiy_levitov.html