А я леплю горбатого

— Ольга Юрьевна, с самого начала мы выбрали себе определенную роль, давайте ее и придерживаться, — напомнил Кряжимский. — Предлагаю, как обычно, доказывать сложную теорему «от противного»: если милиция уверена в вине подозреваемого Журавлева, мы допустим, что он ни в чем не виноват.

— И что из этого следует? — спросила я, тщетно стараясь отыскать в своей памяти хоть какие-то сведения из школьного курса математики.

— По логике вещей нам с вами сейчас просто необходимо найти веские доказательства, — спокойно ответил Сергей Иванович. — Неважно чего. Кстати, жене Журавлева тоже надо бы позвонить — по крайней мере она разъяснит нам некоторые подробности нынешних отношений мужа с милицией.

Естественно, я тоже в первую очередь подумала об Алевтине. Но звонить ей при сложившихся обстоятельствах только для выяснения некоторых моментов было бы по меньшей мере бестактно, поэтому я приняла другое решение.

— Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, — процитировала я и предложила:

— Давайте-ка навестим ее лично, по телефону люди обычно не говорят о серьезных вещах.

Уговаривать никого было не надо, времени на сборы нам потребовалось тоже совсем немного, поэтому уже через несколько минут мы втроем вышли из офиса. Ошарашенная Мариночка осталась в одиночестве, понимая, что ее провели. «Должен же кто-то оставаться на месте, пока мы занимаемся работой, — успокоила я себя, услышав, как усмехнулся Виктор над моим ухом. — Уж он-то, конечно, рад, что мы оставили в редакции именно Маринку, но, в конце концов, это входит в ее обязанности».

Я уже успела заметить, что все сегодняшнее утро наш фотограф с секретаршей почти не разговаривал, хотя еще вчера все было так хорошо. Впрочем, пока мы ехали, все встало на свои места: я припомнила визит Ярослава, которого наш Виктор органически не переваривает с самого первого дня. Вполне понимая, почему здоровый и крепкий парень, отслуживший в Афгане, ненавидит белоручку-секретаря, я все-таки не решалась признаться даже себе, что на самом деле Сосновский принадлежал к разряду последних. «Что поделать, все мы не без греха», — тяжело вздохнула я, оживив в памяти слишком безупречный костюм и красивое лицо секретаря погибшего депутата.

* * *

Аля без лишних разговоров впустила нас в квартиру, поздоровалась и тут же отправилась на кухню ставить чай. Честно говоря, в прошлый раз супруга депутата Журавлева произвела на меня впечатление женщины хрупкой, чувствительной и очень ранимой, поэтому сегодня я ожидала увидеть перед собой сломленную горем Алевтину. Но увидела совершенно иное…

«Наверное, только вот такие почти прозрачные красавицы способны в трудных ситуациях противостоять большому горю», — искренне восхитилась я, поражаясь переменам, произошедшим с нашей знакомой. Теперь она выглядела совершенно спокойной, и только синяя жилка, пульсирующая на виске, выдавала ее душевное состояние. Голубые глаза приобрели более глубокий оттенок, но слез Алевтина уже не сдерживала — похоже, их уже не осталось, просто не хватило на сегодняшний день.

— Буквально сегодня утром приехала милиция с ордером на обыск, — спокойно, без эмоций сообщила нам Журавлева, — а я даже глазом моргнуть не успела. Конечно, ничего у нас в доме не нашли, да ничего и не могли найти, — уверенно добавила она.

Оглядевшись по сторонам, особого беспорядка я не заметила. «Значит, милиция и не надеялась найти что-то существенное, — поняла я, — просто решила организовать психологическую атаку». Мои размышления прервал телефонный звонок. Хозяйка дома, похоже, ничего хорошего от него не ждала, потому что трубку взяла с явной неохотой. Но уже через несколько мгновений ее лицо просветлело.

— Спасибо, не надо, — улыбнулась она, а в глазах снова заблестели слезы. — Тебе и самой сейчас не сладко… Пусть все идет своим чередом. Да, она здесь, — кивнула Аля и передала мне трубку. — Это вас.

— Бойкова слушает, — как можно спокойнее сказала я, стараясь ничем не выдать своего волнения. — А-а, здравствуйте, Инга Львовна…

Как только я произнесла это имя, Виктор и Сергей Иванович облегченно вздохнули. «Похоже, они больше меня переволновались», — подумала я, прислушиваясь к словам Владимирцевой.

— Мне кажется, это какое-то недоразумение, — возмущалась Инга. — Во-первых, Андрей Николаевич этого сделать просто не мог. Во-вторых, многие знали, что между ним и Геной кошка пробежала, и настоящий убийца запросто мог воспользоваться этой историей, чтобы навлечь позор на совершенно невинного и безобидного человека!

Даже не зная лично Журавлева, я почему-то была полностью с ней согласна. Может быть, потому, что Аля с первого раза произвела на меня благоприятное впечатление. Но скорее всего потому, что мы пришли к логическому выводу о невозможности участия в преступлении Андрея Николаевича. Менять свое мнение о людях только по прихоти милиции, которой вздумалось поверить сплетням, мы, конечно, не собирались. «А вдруг у Данильченко есть веские основания для обвинений его в убийстве, о которых мы пока не знаем?» — мелькнуло у меня, и я тут же спросила: