А я леплю горбатого

Я даже обрадовалась, что именно мне выпала честь докопаться до истины: в познаниях по окраске волос я была не слишком сильна. Впрочем, любая женщина согласилась бы со мной — цвет нашей находки был совершенно натуральным. Тем более что у Кавериной вдобавок ко всему волосы были тонкие и пушистые — это я запомнила, а этот — жесткий и немного покороче.

— Отпадает? — переспросил Виктор, явно намекая на непричастность Елены Прекрасной к преступлению.

— Однозначно, — в тон ему ответила я и для пущей убедительности кивнула.

— Никаких важных улик у нас нет, — напомнил Кряжимский. — Кроме того, у нее — депутатская неприкосновенность, которая действует до тех пор, пока не будут найдены абсолютные и неоспоримые доказательства ее участия в уголовном деле. Кстати, с остальными депутатами нам в этом отношении тоже будет трудновато: обычного подозреваемого можно сразу трясти, а этих ни в коем случае нельзя трогать, пока веских улик и причин для ареста нет.

— Но вопрос остается в силе: какая женщина была в квартире? — гнула эту линию Маринка.

— «Шерше ля фам», как обычно, — усмехнулась я и приуныла: все так хорошо шло, и вот снова возвращаемся на исходную позицию.

* * *

После непродолжительного, но плодотворного общения у каждого из сотрудников редакции газеты «Свидетель» появилось широкое поле для раздумий. Кряжимский молча ушел в свой кабинет с тем самым пакетом, в котором хранилась наша улика. Виктор уединился в святая святых — своей фотолаборатории, чтобы проявить уже отснятые кадры пленки. Только Мариночка осталась на рабочем месте в абсолютном бездействии.

Точнее, это была только видимость безделья, на самом деле она успела рассортировать почту, сварить свежий кофе и приступить к неизменному времяпрепровождению всех секретарш — телефонному разговору. Конечно, может быть, стоило сделать ей выговор за перегруженную линию, но беседовать с кем бы то ни было мне сейчас не хотелось, так что легкомысленная Маринка даже оказала нам услугу, заняв хотя бы один телефон. Кроме того, после великолепного кофе, которым она не преминула поделиться со всеми сотрудниками редакции, мы просто не в состоянии были на нее сердиться за что бы то ни было. Кстати, она сама прекрасно это знала и пользовалась этим напропалую.

Я тоже сидела в полном одиночестве перед компом и бессмысленным взглядом смотрела на экран. Собранных сведений оказалось не так-то много, чтобы написать приличную статью. К тому же дело осложнялось кое-какими неясными моментами: при обнаружении улик все дело смотрелось в новом свете.

Конечно, я понимаю, люди смертны, они болеют и умирают. Но в данном случае явно не все чисто — не мог же просто так, без всяких причин, умереть человек, еще вчера здоровый, бодрый и полный сил, к тому же занимающий довольно видное место в иерархии Думы. Ставить под сомнение слова Инги Владимирцевой насчет здоровья ее мужа я не решилась, но проверить эти сведения у докторов все же было необходимо. «Кстати, надо спросить об этом и у Ярослава», — вспомнила я еще об одном действующем лице нашей пьесы.

Уже несколько раз прокручивая в голове телефонный разговор с Владимирцевым, я с каждым разом все более убеждалась: он был настроен по отношению к нам очень дружелюбно и серьезно. Впрочем, как человек деловой, он скорее всего не должен был переволноваться до такой степени, чтобы скончаться от сердечного приступа буквально через несколько минут после нашей с ним последней беседы. «Ну, в самом деле, не стал бы он нервничать так из-за встречи с нами до того, как отдал богу душу, — рассуждала я. — Не мы же, в самом деле, его так напугали». «А кто?» — сразу возник следующий вопрос. Ответить на него я пока не была готова, но все же подумать над этим стоило. На все сто процентов я была уверена, что в ближайшие планы Владимирцева совершенно не входила собственная смерть, по крайней мере сегодня.

Сомневаться в серьезности его намерений по отношению к нашей редакции я не могла: вряд ли Каверина ставила перед ним такую задачу. К тому же никакой авторитет не заставил бы депутата разговаривать с журналистами против его воли, значит, кому-то другому эта предстоящая встреча с представителями прессы очень не нравилась.

«Но кому?» — опять спросила я себя. Ведь, по нашим сведениям, даже личный секретарь Владимирцева не был поставлен в известность о ней. «И что же такого не должен был рассказывать нам Геннадий Георгиевич, если его, допустим, так оперативно убрали недоброжелатели?» — подумала я и сама удивилась. Оказывается, в мыслях я уже давно смирилась с тем, что все-таки смерть Владимирцева не была случайной и естественной.

— Марина, попроси зайти ко мне Кряжимского, — нажала я кнопку селектора.

— Все-таки решила статью написать? — сразу же заинтересовалась секретарша. — Вот и я так думаю — не каждый же день депутаты умирают от сердечных приступов. Слушай, Оль, можно же написать сенсационную статью на основе журналистского расследования! — восхищенно тараторила она, пока я пыталась вставить хоть одно слово в ее монолог. — Да мы такую операцию проведем!..