А я тебя да (СИ)

Ну, то есть… Я и тут облажался, следуя своим тупым (я уже в этом почти не сомневался) установкам. И чем глубже я в себе капался, тем сильней становилось мое изумление — это ж надо, каким дерьмом была забита моя башка. Выходит, все эти рамки существовали лишь в моих фантазиях? А я под них подогнал нашу с Верой жизнь? Ну нет… Не мог же я… Ч-черт.

Впрочем, сколько бы я не противился этим мыслям, во мне уже был запущен процесс переосмысления. И знаете что? Мне приходилось буквально ломать себя. Наступать на собственное «я», выпускать сомнения, которые затрамбовывал вглубь души годами, сдирать их, как струпья с ран, скрупулёзно добираясь до сути… Для состоявшегося заматеревшего мужика это была та еще задачка.

— Что-то не так? — послышался рядом обеспокоенный голос Веры.

— Да нет. Все нормально.

— Ты только что упустил возможность обогнать вон того типа на Лексусе.

Я выдавил из себя улыбку.

— Задумался просто.

Ага. Тем более что думать было о чем. Например, о том, как вести себя дальше. Как бы там ни было, я не мог себя отпустить и сделать с ней сразу все, что хочется. Или… все-таки мог? Пипец… Башка взрывалась. И волнение душило, как сопливого пацана. Я сто лет ничего подобного не испытывал, а может, вообще никогда. Оказалось вдруг, что я даже сам себе не признавался, как сильно мне ее было мало. Так мало, что я теперь не мог сходу сформулировать, чего же мне, прежде всего, хочется. Честнее было сказать — всего. Но тогда возникал другой немаловажный вопрос — а что я в принципе мог дать любимой женщине? Что я к своим сорока трем умел? Валить и трахать?

Осознание, что я, может быть, вообще не фонтан в постели, пришло неожиданно. Раньше мне бы и в голове не пришло на эту тему задумываться, потому что я был сосредоточен исключительно на себе. Да и вообще, если честно, считал всю эту возню грязью… Но с Верой мне чего-то другого хотелось. Хотелось, чтобы ей было хорошо в первую очередь и красиво, а для этого… Ну не отлизывать же в льющемся от свечей свете… А впрочем, почему бы и нет? Кто сказал, что нормальные мужики не лижут и презирают романтику? Старшие товарищи на блатных вписках на заре века? Так с тех пор сколько лет прошло! Где они вообще, те ребята? Да половины уже и в живых нет. Кто спился, кто сторчался, кто из лагерей не вылезает. Такие себе моральные камертоны, если вдуматься. Но в том-то и соль, что сами мы редко задумываемся, откуда растут ноги у тех или иных наших поступков. А копни — охренеешь. Вот сегодня, кажется, мой ахер достиг апогея. Хотя, если прокрутить Верины откровения еще чуть-чуть и перестать циклиться на «не удовлетворяет», можно дойти до: «Просто пообещай на будущее, что впредь не станешь ничего от меня скрывать» и окончательно загрузиться. Потому что я уже скрыл кое-что важное. Я опять сделал все на свой нос, решив, что лучше ее знаю, как будет лучше для нас обоих. И теперь меня изнутри подтачивал страх. Гнул, корежил… Что, если я ее потеряю теперь, когда она, наконец, дала шанс все исправить? Нет-нет, об этом даже думать нельзя. Иначе натворю какой-нибудь лютой херни.

— Ты меня пугаешь.

— Почему? — вскинул брови, осторожно паркуясь у дома.

— Видел бы ты свое лицо.

— Да так, всякое в голову лезет. Пойдем?

— Конечно. Только плед захвати, ага? Он весь в песке. Я постираю.

Я послушно достал с заднего сиденья свернутый плед, корзинку с остатками еды и пакет с мусором, который мы после себя собрали. Отошел, чтобы выбросить тот в находящийся неподалеку бак. И застыл, пялясь на дожидающуюся меня у подъезда жену. Такая худенькая, но такая сильная… Моя родная.

Мимо пронесся пацан на самокате, громыхая колесами по брусчатке, но даже этот звук не заглушил звенящие в ушах признания: «Я не могла до тебя дозвониться. Кровь хлестала, врачи твердили, что будет лучше меня почистить, а я не могла до тебя дозвониться… Ты себе даже не представляешь, как мне было страшно одной в тот миг. Я не понимала, как ты можешь быть где-то, когда нужен мне. То есть нам… Так нужен. До последнего верила, что ты придешь и спасешь его»…