А я верну тебе свободу

"А это идея, - мелькнула мысль. - И по камерам - тоже идея. Надо подкинуть ее депутату. Если он сам это не планирует. Вообще-то он собирался в актовом зале речь толкать. Перед потенциальным электоратом. Но почему бы депутату не посмотреть на камеры, чтобы успеть хоть немного улучшить условия содержания к тому времени, как он сам попадет на нары, которые по нему давно плачут?"

- И вы уверены, что я смогу попасть в ту, которая вам нужна?

Мои таланты телезрителем из джипа были оценены высоко, правда, он добавил:

- Вы любому из пацанов отдадите, а там уже перегонят, кому требуется. Малява - это святое.

"Ему в самом деле нужно переправить маляву, или меня таким образом проверяют? Или как-то хотят подставить?"

Но у меня тут же возникла любопытная идейка...

- Перед камерой покажете, как упаковывать маляву? - спросила у Лопоухого.

- Ты чего, сдурела? - Глаза выпучились на меня как два перископа. И Лопоухий перешел на "ты".

- А что такого? - удивилась я. - Прямо сейчас интервью оформим. В лучшем виде. Вы просто покажете нашим телезрителям, что нужно делать. А то многие не знают. А понадобиться может каждому. От тюрьмы и от сумы, как известно...

Я украдкой бросила взгляд на Пашку. Пашка снимал все. Правда, Лопоухий этого вроде бы не замечал. Или ему не приходило в голову, что тележурналисты из любых кадров могут сварганить сюжет и они по жизни могут понадобиться - таким людям, как я. И вообще пусть лучше будут лишние кадры, чем их недостаток.

- Твои друзья тебя увидят, - я опять заговорила тоном змеи-искусительницы, словно сидела под известной яблоней, пытаясь на этот раз совратить Адама. - И те, кто на воле, и те, кому маляву посылать собираешься. Дома на видик себя запишешь. Внукам будешь показывать.

Знакомым девушкам.

Лопоухий хлопнул глазами. Они так и продолжали напоминать перископы.

- У твоих друзей есть в камере телевизор? - спросила я.

- Где? - не понял Лопоухий.

- Ты что, никогда в "Крестах" не парился?

- Я нигде не парился, - процедил он. - Только в бане.

- И как это сказывается на твоей карьере?

Тормозит продвижение вверх в вашей иерархии?

Или теперь для занятия лидирующих позиций отсидка не требуется? Поведай, пожалуйста, нашим телезрителям о новых веяниях в бандитско-воровской среде.

Лопоухий не успел ничего ответить. С водительского места на проезжую часть выскочил молодец, стрижка на голове которого напоминала облезлый кактус. Кактус буркнул в трубку "о'кей", потом посмотрел на меня, приблизился.

- Я покажу, - сказал и обернулся к Лопоухому. - Пиши, Виталя.

В результате интервью давали оба. Назвались Виталей и Димой, правда, ни погонял своих не сообщили, ни принадлежности к братве - "тамбовской", "казанской" или прочей. Тонкий листочек бумажки, исписанный мелким почерком, аккуратно свернули трубочкой, потом Виталя сверху написал имя, вытащил из кармана пачку сигарет, снял с нее целлофановую обертку, вложил, записку в обертку, достал зажигалку, чиркнул и тщательно запаял концы.

- Вот так, - сказал. Кактус кивнул.

- Объясните теперь, пожалуйста, нашим телезрителям, что такое малява? - проворковала я, готовая к тому, что меня сейчас пошлют подальше.

Не послали.

- Ну.., это документ, - родил лопоухий Виталя после некоторого напряжения извилин - или что там у него между ушами, скрытое черепом.

- Более важный, чем всякие бумаги с круглыми печатями и подписями официальных лиц, - совершенно серьезно добавил Дима-Кактус.

- Силу большую имеет, - опять открыл рот Виталя. - Для тех, кто там, Лопоухий кивнул на другой берег Невы.

Я поблагодарила Виталю с Димой от имени телезрителей и от себя лично, и мы, довольные друг другом, расстались. Малява осталась у меня.

Джип отъехал, я велела Пашке выключать видеокамеру и двигать в машину, где вручила ему термос. Оператор вылакал половину, потом поднял на меня глаза. Пашка, судя по их выражению, начинал немного соображать. До этого работал на автопилоте.

- Ты в самом деле хочешь это в эфир дать?

Или это ты для себя выясняла?

- Ив эфир, и для себя, - ответила я.

Вечером, дома, я приготовила еще одну маляву. От себя лично. Тому, ради которого я занялась тюремной тематикой.

- Что это ты вдруг стала снимать сюжеты про "Кресты"? - спрашивали одни знакомые.

- Что это ты вдруг стала писать про тяжелое положение заключенных? интересовались другие.

- Что это ты вдруг повадилась брать интервью у тех, кто успел побывать "за забором"?

Просто в "Крестах" (вдруг?) оказался человек, которого я любила.

Люблю.

Поняла, что люблю, когда он оказался там.

И что мне никто не нужен, кроме него. До этого я боролась с собой. Вернее, во мне боролись женская гордость и любовь. Раньше гордость побеждала. Но когда он попал в "Кресты", победила любовь. Я поняла: это мой шанс заполучить его обратно и "сохранить лицо". И что я использую все свои журналистские связи и контакты, установленные за годы работы криминальным обозревателем, чтобы его оттуда вытащить. И установлю новые, найду каналы.

Любой канал. Ментовский, гуиновский <ГУИН/>- Главное управление исполнения наказаний Минюста России>, воровской...

***