`A la vie, `a la mort, или Убийство дикой розы (СИ)

Нога не должна располагаться внизу, следовало нарушить классический порядок и разместить ее рядом с вопящей головой (чей рот заблаговременно был освобожден от плена зубов), иначе я ничем бы не отличался от тех дилетантов, что строго следуют священным канонам. На меня была возложена серьезная ответственность и я не смел подвести ни себя, ни того юношу, Эндимиона, который судя по выражению лица был заинтересован не меньше моего в окончании этой картины. Его прекрасные мускулы, скрученные ремнями, блестели от пота точно инкрустированные бриллиантами, что в свою очередь были окроплены капельками мутной крови. Чуть подрагивали онемевшие от напряжения белые пальцы на разбитых ладонях, испещренных красными точками, будто полученными от острых заноз. Выразительный стан судорожно трепыхался, как рыба, разбрызгивая темную густую кровь, которая заливала бедра и ноги, стекала по вздувшимся потемневшим ступням, пригвожденным к поверхности стола большим грубым гвоздем. И в конец обезумевшее тело с проступающими от худобы острыми ребрами, изнемогающее от жестокости, было окрашено кроваво-красным цветом; его опутывали проеденные кинжалом рубцы; изборождали, словно сети, шрамы. Нежная кожа, разорванная в клочья, будто я только что спас его от стаи дикого зверья, висела на нем, как поношенная одежда, интригующе приоткрывая обнаженные части кровавого мяса и костей. Вязкие ручьи крови струились из под пальцев ног, скапливаясь в одном месте и образовывали темную лужу, в которой отражался вдохновенный лик создателя за работой. Бог создал мир за шесть дней и мне следовало уложиться в срок, дабы не удручать слишком юношу и продемонстрировать ему профессионализм. Я же все-таки мастер. К тому же, мы почти близки к цели. Я это чувствую. Истина спрятана в плоти и крови — этот церковный обряд не выходит у меня из головы. Но, учитывая чем я тут занимаюсь, церковь средневековья давно должна была сжечь меня на костре. Подражая алхимикам темных веков, я искал свой философский камень. Бессмертие и путь к моей любимой.

— Открой мне секреты жизни, секреты твоей души.

Сердечко ангела забилось быстрее, точно белый голубь в клетке. Его сведенные вместе челюсти судорожно скрипели от чудовищной борьбы; казалось, они выбивали яркие искры, как встретившиеся вместе в неистовом танце кремниевые камни. Неровное дыхание, как болезнь, заражало воздух, порождая в нем сомнение, боль и ужас. Беспокойный лоб, напряженный, намокший от пота, рассекали зловещие морщины. И безумные глаза, как два больших бездонных колодца, с молниеносной скоростью приоткрывали мне завесы тайн природы человеческой такой, какая она есть в истовом виде. Прошлое, настоящее и будущее. Я разоблачал его душу и этими богомерзкими мазками шокировал реальность, из трещин которой, как из скал, сочился благодатный сверх реализм. Формула, по которой есть шанс обрести связь с тем миром.

— Я найду тебя, любовь моя, где бы ты не находилась!

Эта реальность приобретала вид фантастического сна или галлюцинации. Как бы я смог опознать ее? Как бы я понял и растолковал свой сон, который повторяется из раза в раз, но с другими персонажами? Словно проводить один и тот же эксперимент, бесплодно надеясь, что когда-нибудь он принесет что-нибудь полезное. Что теперь? Выхолащивать из искусства добродетель, ставшую в наше время деталью анахронизма. Превращать ее в злую иронию, спиралью летящую вниз, как надоедливые круги Данте с его бесконечными адскими бойницами, дымом, жаром и копотью. И грешниками! Каждая их страсть уникальна — они уникальны. Умерщвляют свою плоть, прыгая в чужие гробы и смиренно спят в то время, как черви, выныривая из земли, пожирают их прелестные невинные лица. Эндимион был моим червем, я лежал в гробу и мы вместе, сливаясь в этом непотребном единстве обагренных кровью влажных тел, занимались искусством…

Я готов кромсать и резать кожу, наносить себе тысячи ран, как вечно исторгающий кровь гейзер. Уродовать свою плоть шрамами, чтобы не быть человеком. Стать ночным монстром, припав к юной сочной груди, и сполна испить из нее яда, дабы проникнуться их вожделению и заразиться. Наслаждаться им, как самым сладостным напитком на Земле. Неутолима жажда сладострастника, алчущего преступить законы, разрушить их, подняться выше или упасть ниже чем это возможно и прославиться в том богохульном ремесле.

Я готов принять обличье демона и презреть все красоты мира, которые славят они. Вместо них восторгаться грязью, бурлящей в болотной жиже, где квакают пророчащие мне жабы. Вдохновляться нарывами на старой ране или смердящими трупами беглецов, пытающихся вырваться из заточения. Теперь они лежат на грязных улицах и площадях города, и их не замечают, но почему-то они выглядят куда реальнее, чем остальные.