А облака плывут, плывут… Сухопутные маяки

И так по многу часов, день за днем. На уроках я вспоминала все новые и новые имена и придумывала все новые и новые причины жить, а после уроков шла к Наоми. И вот однажды вечером, когда я почувствовала, что исчерпалась, и, сказав: «Хорошо жить в мире, где…», запнулась, не зная даже, слушает она меня или спит, я вдруг услышала ее голос:

— …Луи Армстронг, Чарльз Паркер, Элла Фитцджеральд, Фрида Кало, Джозеф Хеллер, Сэлинджер.

Она помолчала и добавила:

— А знаешь, у тебя хороший вкус.

Я подошла к бару, налила себе водки, включила телевизор и отключила звук. «Пополитика» ^[19]. Крики, багровые лица, вздувшиеся жилы на шеях, глаза, вылезающие из орбит… Я переключилась на другой канал. Телесериал «Сайнфельд». Хорошо жить в мире, где есть «Сайнфельд»…

Я пошла в ванную, открыла кран, а затем, как одержимая бесом, снова подошла к зеркалу и еще раз осмотрела грудь. Спереди, сбоку, снизу. Потом я немного помяла ее и засунула палец во влагалище. Крови не было. Завтра пойдет двадцать девятый день. Последние дни — самые тяжелые. Весь день по телу словно бегут иголки, а по ночам, как дура, лежишь без сна и таращишь глаза в потолок.

Ванна наполнилась. Я добавила пены, улеглась и предоставила горячей воде утешать тело женщины из раздевалки. «А почему я решила, что хочу еще одного ребенка?» — подумала я и вспомнила первые месяцы после рождения Наамы. Я чувствовала себя тогда почти роботом: кормила ее, поднимала, чтобы срыгнула, вытирала ей попу влажными салфетками, пеленала, купала, целовала, снова кормила, снова давала срыгнуть, снова вытирала попу, улыбалась, качала коляску, ходила на молочную кухню, гуляла, пеленала, кормила, давала срыгнуть, улыбалась, целовала… Я была как заводная музыкальная шкатулка, которая снова и снова играет одну и ту же мелодию. Господи, как хочется спать… Только бы не сойти с ума… Ну за что мне все это, за что?.. И какая из меня, к черту, мать? Да мне самой, если хотите, нужна мать…

По вечерам, когда Яир возвращался с работы, я плакала, говорила, что больше так не могу и что я обязана снова начать рисовать. «Разумеется», — отвечал Яир, брал у меня Нааму и с посветлевшим лицом начинал петь ей песенку про слоника и зайчика, добавляя в нее слова из песенки про Йонатана. Наама смотрела на него как загипнотизированная, а я при виде этой идиллии с горечью думала: «Господи, ну как ему это удается, как? Вот так вот просто, любить ее — и всё. И почему она тоже так любит его, почему?»

Я шла в студию с твердым намерением работать, но, поднявшись на крышу, чувствовала, что у меня совершенно нет сил, садилась в кресло, сворачивалась калачиком и засыпала посреди своих недописанных холстов. Когда же Яир по ночам начинал гладить мои волосы, а его пальцы нежно касались моего лица, я резко отодвигалась, поворачивалась к нему спиной и отползала на край кровати. Я чувствовала себе пустой и ни на что не способной.

Однажды зимой, когда Нааме был уже год, у нее поднялась высокая температура. Она все время плакала, ее рвало, дыхание у нее было хриплым, и я страшно перепугалась. Я положила ей на лоб влажную салфетку, засунула ей со страху в попу сразу несколько свечей для сбивания температуры, позвонила Яиру на работу и попросила срочно прийти домой, но он сказал, что не может, потому что у него лекция. Когда он вернулся, я сорвалась и стала орать. Я кричала, что он мне совсем не помогает, что я больше в нем не нуждаюсь и что он вообще может убираться на все четыре стороны. Яир ничего не сказал, только сверкнул глазами, сложил вещи в дорожную сумку и пошел ночевать к товарищу. Через два дня он позвонил и сказал, что хочет вернуться.

— Давай сядем, поговорим и все спокойно обсудим.

Я сделала над собой усилие, чтобы не заплакать, и сказала, что хочу пожить одна. Яир помолчал и сказал:

— Ну что ж, тогда я сниму квартиру где-нибудь поблизости.

Мы договорились, что Наама будет жить у нас по очереди. Несколько дней в неделю у меня, несколько — у него. Когда наступал мой день, я забирала ее из яслей и приводила домой. Мы смотрели с ней «Бэмби», «Аладдина» и «Питера Пена», слушали кассету «Сто детских песен», гуляли во дворе и качались на качелях. Я кормила ее из ложечки, купала в ванной, декламировала ей «Мыло очень громко плачет» и заботилась о том, чтобы она была тепло одета и не болела. Однако на самом деле я все время ждала только одного — когда она наконец-то заснет и я смогу лечь в постель и уставиться в телевизор. Когда же наступала очередь Яира, я сидела дома одна и засыпала, глядя какой-нибудь телевизионный сериал.

Как-то раз Яир позвонил и сказал, что у него много работы и он не успеет заехать за Наамой в ясли.

— Ты не могла бы забрать ее сама и привезти ко мне? — попросил он.