A&p (ЛП)

Ленджил вздохнул, вид у него был серый, взрослый и снисходительный. Много лет уже он дружил с моими родителями. «Сэмми, ты же не хочешь так поступить с мамой и папой», — уверяет меня. И правда. Не хочу. Но считаю, раз начал делать что-то, непременно нужно довести до конца. Складываю фартук — на кармашке красным вышито «Сэмми» — кладу его на кассу, бабочку кидаю сверху (она тоже принадлежит им, если вам интересно). «Ты будешь жалеть до конца жизни», — сказал Ленджил, и я знаю, что это будет именно так. В то же время мысль о том, как он опозорил девушек, скребется изнутри. Я бью по клавише, аппарат жужжит «пипл», и выпрыгивает чек. Хорошо, что сейчас лето, и я могу покончить со всем без неуклюжести, сопутствующей надеванию галош и плащей. Я просто неторопливо иду к выходу в белой рубашке, которую прошлым вечером погладила мама, двери широко раздвигаются, и солнце разливается по асфальту.

Оглядываюсь, высматривая своих девушек, но они уже ушли, конечно. На улице ни души, кроме молодых родителей, перекрикивающихся со своими детьми из-за конфет, не купленных около зеленовато-голубого вагона станции Фэлкон. Глядя назад через пакеты удобрений и сложенной на тротуаре садовой мебели, я вижу Ленджила за моей кассой, он пробивает овцам покупки. Лицо управляющего такое темно-серое, а спина угловатая, что, кажется, будто его накачали железом. У меня же прихватило живот, в предчувствии, как немилостив ко мне будет мир с этого момента.