А. Покровский и братья. В море, на суше и выше 2… -

«Ну точно, чокнутый, – одновременно подумали оба адмирала. – Может, его сперва в госпиталь, к психиатрам?»

– …но мой механик утверждает, что она неосуществима. А объяснить толком не объясняет, времени не хватает никогда. Да и стрельбу эту с гальюнами он придумал…

– Ну и куда ж ты клонишь? – первым начал соображать комфлота и даже улыбнулся.

– Мой годок он, товарищ командующий, только с Дзержинки, ходатайствую о переводе механика в учебный центр на «механический» цикл.

– Все?

– Так точно, все.

– Ну что ж, иди, Инрайт ^[1]. Комдив, готовь представление и на механика. Пусть там вместе разбираются со своими мертвыми петлями. Только в штопор не войдите, – ком весело погрозил пальцем и протянул на прощание руку.

^[1] Инрайт – американский командир подводной лодки «Арчер – Фиш», потопивший японский суперавианосец «Синапо» в 1944 году.

Константин Лакин

Рассказы

Родился в 1962 году в Москве. Воспоминания о детском саде – светлые, неконтрастные, лиловые. О школе – в шашечку, контрастные, черно-белые. О ВУЗе – пастельные, неконтрастные, цветные. В дальнейшем – по-разному. Всю свою жизнь сочетал занятия математикой с литературой, музыкой и паяльником. Способен смотреть на море часами, сутками, неделями, месяцами. Ситуацию гаишник/водитель считает спортом, поэтому исправно платит штрафы, будучи пойманным на нарушении (что поделать – проиграл), но никогда не дает денег, если претензии не обоснованы (грязный спорт нам не нужен). Верит в говорящих скворцов. Не верит в Нострадамуса. Любит женщин (не всех). Не любит автомобильные пробки (все). Считает осину потемневшей березой.

ИНСПЕКТОРСКАЯ ПРОВЕРКА

Ручной гранатомет РПГ-7 – это такая труба с ручкой. В переднее отверстие вставляется реактивная граната. Из тыльной дырки вылетают отработанные газы. Труба кладется на плечо, направляется гранатой в сторону супостата и жахает. К РПГ-7 можно пристегнуть оптический прицел – это важно.

1.

На военной кафедре нашего института в восьмидесятых годах прошлого века не служило ни одного лейтенанта – ни старшего, ни младшего, ни просто. Был капитан, да и то маленькие звездочки прямо на глазах стягивались к центру его погона в пять лучей большего формата. Наблюдалось несколько майоров. Приходя в институт в начале очередного учебного года, мы с удовлетворением отмечали: ценность нашего офицерского состава, измеряемая валовым количеством двухпросветных звезд, неизменно возрастала. Так что, в основном, преподаватели военной кафедры носили звание подполковника. Встречались и каракулевые папахи.

Будучи студентом, я мало интересовался моральными и политическими качествами советских офицеров, позволявшими им сменить захватывающую полевую службу на тяжелые преподавательские будни в престижном московском ВУЗе. Подозреваю, что тут не обходилось без мохнатых рук, родственных отношений, высоких связей и прочих катализаторов территориально-карьерного роста. Но то ли так складывались звезды, то ли начальник кафедры умел подбирать коллектив, то ли сам коллектив неким секретным образом умудрялся правильно воспитывать вновь прибывших офицеров… Короче, результат был впечатляющим: отцы-командиры отличались ровным спокойным нравом, употребляли матерные слова только в куртуазных семантических конструкциях, а, отмечая общенародные и внутрикафедральные праздники, лишь наливались здоровой пунцовостью, что никак не отражалось на боевой и политической подготовке личного состава.

Каждый студент здесь именовался курсантом. Каждая студенческая группа – взводом. К каждому взводу был приставлен отдельный офицер-куратор, в задачи которого входило: следить за правильной стрижкой курсантских голов; уравновешивать прогулы изготовлением предметов наглядной военно-патриотической агитации; объяснять тютям-студентам алгоритмы подношения экзаменационного коньяка; а в свободное от вышеперечисленных занятий время – учить их мудреной военной науке. Вот таким-то куратором в одной из групп и был ветеран танковых войск подполковник Данилов.