А. Покровский и братья. В море, на суше и выше 2… -

Где автомат? Вот он, родной! Тяну руку. Черт, чьи-то ноги. Наши? Поднимаю голову. Чучело бородатое, в меня целит, падел! И-эх! Спасибо, папа, что отвел меня в третьем классе в секцию акробатики. Видел бы меня тренер – сальто назад из положения лежа! Ой, куда это я лечу… Дальше – не помню. Очнулся на руках у наших.»

Очевидцы потом говорили, что после сальто Сашка пролетел метров восемь с обрыва. А духи просто не успели с ним закончить. Повезло…

В совместно «отшлифованной» бумаге все было сухо и скучно. Военная прокуратура будет удовлетворена. Сашке налили водки, и он пил ее как воду. И было такое чувство, что была б она сухая – он бы ее грыз. Грыз и плакал:

– Ребята, простите, простите, ребята… Я – живой…

МНЕ СНИТСЯ СОН…

Мне снится сон, что я опять ТАМ…

Ночь. Оживает пустыня, «оживают» люди.

Я сижу в блиндаже и разбираю посылочку из дома.

«Вот теплые носочки, шерстяные. Почти джурабы ^[2]. Это любимая жена мне. «Сидела – грустила, сидела – скучала, шерсти клубочек катился мимо… Его подняла, носочки связала – носи, мой сладкий, носи, любимый…» Спасибо, родная моя… Вот ужо приеду… Обниму, зацелую…

Вот тельняшка парадная, с «начесом». Это старший братик нам с «барского» плеча. Он уже повоевал свое, исполнился и теперь ночует дома. Знает, чертяка, что нужно «пехотному» офицеру! Теплый «вшивничек» на войне – первое дело! Спасибо, братик…

Так, а это что у нас тут? Знакомый фантик… Грильяж! О-о-о, мамуля, ты все помнишь! Мои любимые. Полкило. Благодарствую…

А это нам папа – чай зеленый, 95-ый! Где достал? Суперпупер! О! Чабрец, мелисса, мята! Класс! Ну, батя, ну, уважил! Все, как я и просил. Ого! И лезвия «шиковские» – отпад! Завтра буду выбрит до синевы, а не «слегка» как обычно. И конечно… Виват! «Фирменное» домашнее сало – с прослоечками мяса, с чесночком, да с перчиком. «Слышь, афганец, сало будешь? Ну, яки ж афганец сало не буде?» Спасибо, батя…

А на сладкое? А на сладкое нам от белочки-сестрички – варенье земляничное! Сама собирала, сама варила – ай, молодец! Баночка только маловата…»

– Угощайтесь, братцы! Вареньице вот сестричка прислала, земляничное. Вкус – спе-сфи-сс-кий!

– О-о-о… А пахнет-то как, парни! Лесом пахнет, русским духом!

– С вашего п-а-а-зв-а-л-е-ния? Ложечку?… – это наш «мальчик» двухметровый, Сереженька Пышкин, начальник «первой». Ему трусики старшина подбирает распоследнего размера – не налазят – ляжки мешают. Приходится штыкножом с боков подпарывать. У Сережи своя индивидуальная ложечка. Не в силу личной гигиены, а токмо сообразно аппетиту. Она у него размером – как малая саперная лопатка. Р-р-раз! И нет полбаночки! Еще раз…

– Сережа, имейте совесть! А… поздно… Проглот вы, батенька. Вас легче пристрелить, чем прокормить, любезнейший…

– А я чё? Другие вон чё, и то ничё…

– Братцы, а может сальца? («Витамин Це – винЦе, сальЦе…»)

– Сальца?… Блин, час ночи. И сальца… Ты – изверг! Это невозможно. Это негуманно, в конце концов! Это абсолютно нездоровый образ жизни… – пауза – А-а-а… давай! Устроим холестириновый шабаш! Сало, цибуля и… горилка…

Я нарезаю сало – вот оно, «дымится»: сочное, бледнорозовое, тонюсенькими ломтиками на блюдечке, с голубой каемочкой. Все уже в слезах и соплях, истекают слюной. Ах, как хочется! Ну же!… Подцепляешь ножичком его и в рот…

– Сынок, ты чего это тут?…

Открываю глаза – ба! Я стою в трусах у раскрытого холодильника. В одной руке шмат сала, в другой – горбушка «бородинского». Рядом – мама, смотрит на меня в недоумении, слегка ошарашенно.

– М-м-м… – мычу я с набитым ртом.

– Ты, может, не наедаешься, сынок? Я, может, невкусно готовлю? Или мало?… – И уже совсем почти обиженно, – Ты б сказал – я б тебе сделала – чего хочешь! Хочешь – пельмешки? Или рыбки… Судачка тебе пожарить?

Прости меня, мама…

Ну, как тебе объяснить, мама, что не голодный я. И не «лунатик». Просто привычка это – «оживать» ночью. Выделение желудочного сока к ночному доппайку. Рефлекс филина.

Не отпускает меня та, «прошлая» жизнь.

Снится…

НАС ТАМ НЕ БЫЛО…

Когда господин Громов, наш самый Главнокомандующий самым Ограниченным контингентом самых Советских войск в Афганистане 15 февраля 1989 года заявил, честно и мужественно глядя в многочисленные телекамеры, что «за моей спиной не осталось ни одного российского солдата», мы долго смеялись. Последний объект пограничников выходил из Афгана в июне.

Но нас там «НЕ БЫЛО» с самого начала…

Пограничников перед отправкой «за речку» заставляли перешивать зеленые погоны на красные, армейские. А в газетах, описывая действия наших пограничных подразделений в Афганистане, всегда писали – мотострелки…

Но нам это все было «по барабану».

Тем более, что там, за «речкой», наши офицеры и солдаты в принципе не носили погон. И вообще, строй закордонных «погранцов» перед выходом на операции скорее напоминал строй тех же духов. Только почему-то русоволосых и красномордых. А наши «переводят» ^[3] – таджики, туркмены, узбеки – так вообще – одно лицо! Моджахеды, блин…