А. Покровский и братья. В море, на суше и выше 2… -

В начале девятого в коридоре раздался гром сапогов, и в дверях дежурки возникли Горобец и Хорошевский. Видимо, кто-то из них только что рассказал веселый анекдот – капитаны хихикали и подталкивали друг друга локтями.

– Опа! – благодушно удивился Горобец, увидев свою жену в таком экзотическом виде. – А я думаю – чей-то ты на работу в моем тулупе… Ты чего тут?

Взгляды Степана и Ольги встретились, и Файзуллаев ощутил, как воздух в дежурке затрещал электрическими разрядами.

– Иришка… – прошептала Ольга. – Ее нигде нет…

– Ты чё, мать? – Степа покрутил пальцем у виска. – В садике давно. Я отвел сейчас, по дороге.

– В ка…ка-ка-ком садике? – Файзуллаев испугался, что Ольга сейчас потеряет сознание. – Где ты ее нашел?

– То есть как – в каком? Так вы что… Вы что, тут ее все ищете, что ли? – Горобец на секунду вытаращил глаза и неожиданно зашелся в приступе хохота. – Ой, не могу!!! Юр, ты слыхал? «Нигде нет»!!!

Хорошевский смущенно улыбался и почему-то не решался переступить порог дежурки.

И вдруг в памяти Файзуллаева словно сработала фотовспышка, выхватившая из глубин памяти картинку: Юрка, со словами «Дай сюда, а то уронишь еще…» принимающий из рук пьяного Степана спящую девочку. И следующий кадр: супруги Горобцы, в обнимку движущиеся к ближайшей пятиэтажке, и одинокая фигурка Хорошевского с ребенком на руках, топающая по аллее.

Видимо, в этот момент то же самое вспомнила и Ольга Горобец. С криком «Ска-а-а-а-ати-и-и-и-ина-а-а-а!», не посрамившим бы и истребитель на взлете, она взмыла со стула и кинулась к своему благоверному с явным намерением вцепиться ему в лицо. Степан успел спрятаться за спину сержанта. Ольгин вопль послужил сигналом к всеобщей панике. Словно кто-то рассыпал на лестнице корзину чугунных ядер, со второго этажа загрохотали не успевшие уснуть бойчишки – принять участие в происходящем. Степа по-боксерски прыгал вокруг сержанта, уворачиваясь от жены, сержант вертелся между ними, стараясь повернуться лицом одновременно к обоим. Малахов бросился отталкивать в безопасное место печку-«буржуйку», чтобы ее не опрокинули в пылу семейных разборов. Хорошевский смотрел на происходящее своими добрыми голубыми глазами, решая, что предпринять.

В общей суматохе Файзуллаев вдруг тоже ощутил настоятельную потребность в действии, и впервые в его практике действие опередило мысль. Вскочив со своего места, он одним прыжком пересек комнату и отвесил Юрке мощную оплеуху.

– А чего я-то? – обиженно воскликнул Хорошевский. – Я же не нарочно!

Оказалось, что Хорошевский, разобиженный на Валентину, придя домой, попытался открыть дверь своим ключом и обнаружил, что сделать этого не может – руки были заняты спящим ребенком.

– Ого! – сказал Юрка сам себе, поняв, что машинально унес домой Степину дочь. Немного постоял на лестничной площадке, размышляя, бежать ли к Горобцам или постучать в свою дверь ногой. После некоторых сомнений решил к Горобцам не бежать – в конце концов, их ребенок, хватятся – сами придут. С большим трудом, помогая себе локтями и коленями, добыл из кармана ключи и открыл дверь. Валентина уже спала, отвернувшись к стенке. Хорошевский, не имея ни малейшего понятия, как следует поступать со случайно унесенными домой чужими детьми, тихонько позвал:

– Валь, а Валь! Слышь, тут такое дело…

– Пшел вон, алкоголик, – нелюбезно отозвалась Валентина и натянула одеяло на голову.

Юрка обиделся еще больше и принялся действовать самостоятельно. Уложил Иришку в постель рядом с женой, стащил с нее валенки, пальтишко и шапку, а сам уселся в кресло и принялся ждать, пока Горобцы хватятся и придут за своим ребенком. Не учел он одного – хватилась только Ольга, да и та забыла, куда следует идти.

Никто никогда не узнал, что сказала Юркина жена, когда, проснувшись утром и обнаружив рядом с собой Степину дочку, растолкала спящего в кресле Хорошевского. Иришка, хорошо знавшая дядю Юру и тетю Валю, отнеслась к происшедшему как к веселому приключению и очень расстроилась, когда дядя Юра взял ее за руку и повел домой, к маме с папой. Степана они встретили на полпути, прямо возле сувенирного танка…

Через полтора часа буря в дежурке саперного батальона утихла. Горобец увел домой жену, которая одновременно рыдала, смеялась и норовила вцепиться Степе в волосы. Местный участковый, обалдело крутя головой, уехал на своем реактивном велосипеде. Шабров с Малаховым пили водку и сочиняли рапорт о происшествии, который наверняка предстояло подавать комдиву. С каждой новой рюмкой текст рапорта становился все ярче и образнее, и последняя версия начиналась словами: «Слышь, ты, старый хрен…».

Файзуллаев и Хорошевский молча курили на лестнице, сидя на одной ступеньке, но глядя в разные стороны. Первым гнетущую тишину нарушил Юрка.

– Таааарьщ подполковник… – жалобно протянул он.

– Тьфу! – ответил Файзуллаев, и снова воцарилась тишина.

После третьей подряд сигареты не выдержал сам комбат. Почувствовав, что недавняя оплеуха странным образом сроднила его с Хорошевским, он счел себя вправе задать Юрке личный вопрос.

– Юр, а у тебя жена… ну… случайно, это… не это?…