А порою очень грустны

Он показал ей снимок, на котором Грамматикус положил свою курчавую голову ей на колени.

Нахмурившись, Мадлен взяла фотографию и положила обратно на стол. Она объяснила, что знакома с Грамматикусом с первого курса, но они поссорились. Когда Леонард спросил ее, почему они поссорились, она уклончиво сказала, что это трудно объяснить. Когда Леонард спросил ее, почему трудно объяснить, Мадлен призналась, что их с Грамматикусом всегда связывала платоническая дружба, во всяком случае с ее стороны платоническая, но в последнее время он «вроде как влюбился» в нее и был оскорблен в своих чувствах, поскольку она не ответила ему взаимностью.

В то время эти новости Леонарда не беспокоили. Смерив Грамматикуса по шкале, какая принята у животных, — у кого рога больше, — он понял, что явно ведет. Но в больнице, когда свободного времени у него образовалось много, Леонард начал задумываться, вся ли это правда. Ему представлялась сатироподобная фигура Грамматикуса, пытающегося взгромоздиться на Мадлен сзади. Эти картины — Грамматикус трахает Мадлен, Мадлен ублажает его языком — вызывали боль и возбуждение, смесь, как раз нужную для того, чтобы вывести Леонарда из его сексуального оцепенения. По каким-то неведомым Леонарду причинам — хотя дело тут, вероятно, было в потребности к самоуничижению — мысль о том, как Мадлен бесстыдно изменяет ему с Грамматикусом, его заводила. Пытаясь пробить больничную скуку, он мучил себя этими извращенными фантазиями и дрочил в душевой кабинке, придерживая дверь без замка свободной рукой.

Леонард продолжал изводить себя подобным образом и после того, как они с Мадлен снова сошлись. В день выписки медсестра проводила его на улицу, он забрался в новую машину Мадлен. Пристегивая ремень на переднем сиденье, он представлялся себе новорожденным, которого Мадлен впервые везет домой. Пока Леонард был взаперти, город заметно позеленел, стал красивым, неспешным с виду. Студенты разъехались, Колледж-хилл стоял пустынный и тихий. Они приехали к Леонарду домой. Стали жить вместе. И Леонард, поскольку не был младенцем, поскольку он был здоровенным больным мудаком, когда Мадлен отсутствовала, все время проводил, воображая, как она отсасывает у своего партнера по теннису в раздевалке или как ее имеют в библиотеке между полок. Однажды, неделю спустя после того как Леонард вернулся, Мадлен упомянула о том, что столкнулась с Грамматикусом утром в день выпуска и что они помирились. Грамматикус поехал к себе домой, жить с родителями, но Мадлен много разговаривала по телефону, пока Леонард лежал в больнице. Она сказала, что заплатит за все междугородние звонки, и теперь Леонард ловил себя на том, что проверяет счета из телефонной компании, выискивая номера с кодами Среднего Запада. В последнее время она, к его беспокойству, стала брать телефон в ванную и закрывать дверь, а потом объясняла, что не хотела ему мешать. (Мешать чему? Мешать ему лежать в постели и толстеть, словно теленок в загоне? Читать один и тот же абзац из «Антихриста», который он уже трижды прочел?)

В конце августа Мадлен поехала в Приттибрук повидать родителей и кое-что привезти из дому. Через несколько дней после возвращения она небрежно упомянула о том, что видела Грамматикуса в Нью-Йорке, где он остановился по дороге в Париж.

— Вот так взяла и столкнулась с ним? — спросил Леонард, лежа на матрасе.

— Ага, мы с Келли. В каком-то баре, куда она меня затащила.

— Вы с ним трахались?

— Что?!

— Может, ты с ним трахалась. Может, тебе нужен парень, который не жрет литий в огромных количествах.

— О господи, Леонард, я ведь тебе уже говорила. Мне это не важно. Врач говорит, это вообще не из-за лития, так ведь?

— Врач много чего говорит.

— Слушай, сделай одолжение, не разговаривай со мной так. Мне это не нравится. О’кей? А то просто ужас какой-то.

— Извини.

— У тебя депрессия начинается? Такое ощущение, что у тебя депрессия.

— Нет. Ничего у меня не начинается.

Мадлен легла на постель, обвилась вокруг него.

— Ничего не начинается? А вот так ты разве ничего не чувствуешь? — Она положила руку ему на ширинку. — Чувствуешь? Как тебе?

— Приятно.

Это помогло на какое-то время, ненадолго. Если бы вместо прикосновений Мадлен Леонард сосредоточился на мыслях о том, как Мадлен прикасается к Грамматикусу, возможно, это сработало бы. Но реальности ему теперь было недостаточно. Эта проблема была еще больше и глубже, чем его болезнь, и он не знал, как с ней справиться. Поэтому он закрыл глаза и крепко обнял Мадлен.

— Извини, — сказал он снова. — Извини, извини.