А порою очень грустны

Мадлен с Леонардом заняли столик в нише у окна, выходившего на улицу. В закусочной были эллинические фрески на стенах и меню длиной в двенадцать страниц.

— Это будет наша закусочная, — сказала Мадлен, одобрительно оглядывая помещение. — Можно будет сюда приходить каждое утро.

Подошел официант, чтобы принять заказ:

— Вы решили что-нибудь, друзья?

— Два кофе, пожалуйста, — попросила Мадлен, улыбаясь. — И еще мой муж хочет яблочного пирога с кусочком чеддера сверху.

— Хозяин — барин, — сказала официант, отходя.

Мадлен ожидала, что Леонарда это позабавит. Но, к ее удивлению, у него навернулись слезы на глаза.

— Что такое?

Он покачал головой, отвернувшись.

— Я и забыл об этом, — сказал он хриплым голосом. — Кажется, столько времени прошло.

За окном тени на тротуаре удлинялись. Мадлен не сводила глаз с движения на Бродвее, стараясь отвести поднимающееся чувство безнадежности. Она не знала, как еще развеселить Леонарда. Что бы она ни пробовала, результат был один и тот же. Она боялась, что Леонард никогда уже не будет счастлив, что он утратил эту способность. Вот сейчас, когда им следовало бы радоваться по поводу новой квартиры или осматривать свой новый район, они сидели в углу, обтянутом винилом, избегая смотреть друг другу в глаза и ничего не говоря. И, что было еще хуже, Мадлен видела: Леонард это понимает. Его мучения обострялись от осознания того, что он и ее заставляет мучиться. Но прекратить это он не мог. Тем временем за витринным стеклом на авеню опускался летний вечер. Люди возвращались с работы домой, ослабив узлы галстуков, неся в руках плащи. Мадлен потеряла счет дням, но по расслабленным выражениям на лицах людей, по ранней толпе, вываливавшейся из бара на углу напротив, было видно, что сегодня пятница. До захода солнца еще долго, но вечер — и выходной — уже формально начался.

Официант принес яблочный пирог и две вилки. Но ни тот, ни другая не попробовали ни кусочка.

Через двадцать минут вернулась Келли с бумагами. Она внесла две поправки в стандартный контракт: в одной было сформулировано разрешение на сдачу на правах субаренды, в другой — запрет на домашних животных. Сверху на формуляре она напечатала полные имена Мадлен и Леонарда, проставила суммы арендной платы и гарантийного взноса. Усевшись за столик и взяв себе пирога, она велела Мадлен выписать чеки, покрывающие задаток и плату за первый месяц. Потом попросила Мадлен и Леонарда расписаться.

— Поздравляю. Теперь вы, ребята, официальные жители Нью-Йорка. Можно и отпраздновать.

Мадлен едва не забыла.

— Леонард, — сказала она. — Ты знаешь Дэна Шнайдера? Он сегодня устраивает вечеринку.

— Отсюда всего квартала три, — сказала Келли.

Леонард сидел, уставившись в свою кофейную чашку. Мадлен не могла понять, то ли он проверяет свои чувства (самонаблюдение), то ли его сознание остановилось.

— Я что-то не в настроении гулять, — сказал он.

Мадлен хотелось услышать не это. У нее было настроение отпраздновать. Она только что подписала контракт на квартиру в Манхэттене, и возвращаться на электричке в Нью-Джерси ей не хотелось. Она посмотрела на часы.

— Да ладно тебе. Еще только четверть восьмого. Давай сходим ненадолго.

Леонард не сказал да, но не сказал и нет. Мадлен встала, чтобы расплатиться. Пока она стояла у кассы, Леонард вышел на улицу и закурил сигарету. Курил он все более жадно. Впивался в фильтр, словно он забит и требуется затягиваться особенно сильно. Когда они с Келли вышли, никотин, похоже, достаточно размягчил Леонарда, и он отправился с ними на Бродвей, не жалуясь.

Он молчал, пока они шли к дому Шнайдера, стоявшему прямо перед станцией подземки «Семьдесят девятая улица», и пока ехали в лифте на шестой этаж. Но когда они вошли в квартиру, Леонард внезапно остановился как вкопанный и схватил Мадлен за руку.

— Что? — спросила Мадлен.

Он смотрел в сторону гостиной в конце коридора, где было полно народу, все громко разговаривали, перекрикивая музыку.

— Не могу я это выдержать, — сказал он.

Келли, почувствовав, что надвигается сцена, пошла дальше. Мадлен наблюдала, как она влилась в клубок легко одетых тел.

— Что значит — не могу?

— Тут слишком жарко. Слишком много народу.

— Хочешь, уйдем? — сказала она, не в состоянии скрыть раздражение.

— Да нет, мы уже пришли.

Она взяла его за руку и провела в комнату, где шумела вечеринка, и какое-то время все шло достаточно гладко. Люди подходили поздороваться, поздравить их со свадьбой. Леонард оказался способен поддерживать беседу.

Дэн Шнайдер, бородатый и здоровенный, но в фартуке, приблизился к Мадлен со стаканом в руке:

— Эй, я слышал, мы соседями будем.

Было еще рано, но речь его уже звучала невнятно. Он начал рассказывать ей про район, куда здесь ходить за покупками, где можно поесть. Пока он описывал свою любимую китайскую забегаловку, Леонард откололся и исчез в другой комнате — видимо, спальне.