А после они... (СИ)

Женька опять убегает к шкафу. Становится на носочки, чтобы достать коньяк с верхней полки. Ноги у нее что надо. Аккуратные, но хорошо проработанные мышцы икр красиво прорисовываются под кожей. Рядом с ней я так странно себя чувствую. Будто… Ну, не знаю. Будто не было в моей жизни всего этого пиздеца – до нереального нормально.

– Вот.

– Дай я сам.

Вынимаю бутылку из ее наманикюренных пальчиков. И наливаю в чашку, которую Женька поставила для себя, но еще не успела наполнить. А свою, с чаем – пододвигаю к ней. Плевать, если это ей не понравится. Мне нужен допинг, чтобы хоть как-то сконнектиться с действительностью. Слишком реальным был мой сон.

– Твое здоровье.

– Чин-чин.

Пить такой коньяк залпом – преступление. Но за мной уже столько грешков, что одним больше – одним меньше, подумаешь. Жидкость приятно обжигает горло. Опускается в желудок, растапливая мерзлый ком в животе.

Перед носом возникает долька лайма. Машинально втягиваю ее в рот. Поднимаю глаза и наталкиваюсь на несколько обалдевший взгляд Женьки.

– Эм. Ну ладно. Ты как?

– Лайм больше к текиле подходит, нет?

– Ничего другого под рукой не было. Невкусно?

– Да нет. Норм. Похоже, я задолжал тебе очередное «спасибо».

– Не бери в голову.

– Я съеду. Как только появится такая возможность, – обещаю то, что, как мне кажется, ей хочется услышать.

– Не торопись. Приди в себя. Ты мне не мешаешь.

– На дворе третий час ночи, а ты не спишь. Я бы так не сказал, – усмехаюсь, подливая себе коньяка.

– Раньше мы могли до самого утра гудеть, помнишь? А потом разъезжались по домам, и сразу на работу.

– Что значит – молодость.

– Ой, а то ты сейчас старый! – фыркает Женька.

– Смотря чем измерять возраст. Если опытом… – опрокидываю очередную порцию, – то мне по меньшей мере лет сто.

Женька подпирает щеку кулачком и медленно-медленно качает головой из стороны в сторону.

– Что?

– Как же ты ее любил…

– Давай не будем об этом.

– Почему? Тебе до сих пор больно ее вспоминать, да?

Вскакиваю на ноги. Восемь шагов до стенки, шестнадцать – до окна, выходящего в садик... Я ни с кем этого не обсуждал. А вот сегодня хочется. И пусть… Пусть уж меня осудят. Одарят полным разочарования взглядом. Я уже на все согласен, лишь бы не держать это дерьмо в себе.

– Знаешь, в чем все вы ошибаетесь?

– Разве есть какое-то «мы»?

– О, да… Вы все. Сочувствующие.

– А-а-а.

– Вы все думаете, что я так убиваюсь по Аленке, что спустил свою жизнь под откос. Но знаешь что? Дело, мать его, не в этом. Совершенно. Смерть для нее стала облегчением. Алена хотела ее. Она буквально ждала, когда этот час настанет, понимаешь? И я был рад, что…

– Что все, наконец, закончилось? – мягко интересуется Женька.

– Да! Видишь, ты тоже понимаешь. Но все равно какого-то черта думаешь, что я четвертый год убиваюсь по умершей девушке.

– А это не так?

– Отчасти. Но гораздо серьезней меня размазало то, что я про себя узнал, столкнувшись с необходимостью изо дня в день за ней ухаживать. Скажи, многие ли из нас, давая клятвы в загсе, в действительности отдают себе отчет в том, на что они подписываются? Все эти «в горе и в радости, в болезни, мать ее, и в бедности»…

– К чему этот вопрос? Ты же не бросил Аленку.

– А кто-нибудь спросил, чего мне это стоило?!

– Я… – Женька сипнет и продолжает, откашлявшись: – Я регулярно интересовалась, как ты. И ты отвечал, что нормально.

– А что еще я мог ответить?! Вот что? А?! Я же, мать его так, мужчина. Самец. Мачо, блядь, недоделанный. Вы ж так нас воспитываете? Не плачь, не реви, ты мужик, вытри слезы. Все эти ссаные условности… Что они вызывают, кроме гигантского чувства неполноценности от осознания, что случаются вещи, когда невозможно, блядь, не рыдать? Чувство вины? О, да… Его во мне сколько хочешь.

– Фома, да это же нормальные человеческие эмоции. Она умирала, но ведь мы продолжали жить. В этом и заключается весь ужас ситуации. Тебе бы это объяснил любой психолог, если бы ты к нему обратился.

– Думаешь, я сам этого не понимаю?! Понимаю прекрасно. Спроси, насколько мне легче от этого?

– Зачем? И так видно, что…

– … ни хрена, да. Вот объясни мне, тупому… Вы боретесь за равноправие… Так почему, сука, на нас до сих пор оказывается такое давление? Чуть что, кто виноват? Мужик. Хрен с ними, с болячками. Но ведь так во всем. Случился развод, допустим. Кто в нем виноват по умолчанию? Мужик. С кем остаются по умолчанию дети? С матерью. А с хера ли, ты когда-нибудь над этим задумывалась? Вот просто, какого хуя? Тебя поливают грязью… Если молчишь – тряпка, если пытаешься отстоять свои права – скот.

– Я не знаю, Фома. И если честно, немного в шоке, что все так…

– Как?!

– Запущенно. Нет, я могу понять, почему ты загнался, но… тут горе от ума. Тебе бы просто расслабиться. Слишком высока задранная тобой планка.