А потом изучу испанский...

Но она ничего этого не знает. Продолжает врать. И предавать меня. Вначале — отец, теперь — мать. Ну, ничего, я им когда-нибудь скажу, все скажу, что я о них обо всех думаю. На русском, французском, английском и испанском — на всех языках славяно-романо-германской группы. А если не поможет, то выучу еще и эсперанто…

Белик вдруг остановился и уставился на меня во все глаза.

— Прости, Белик, это не к тебе относится. Тебе я хотела сказать совсем другое: ты мировой парень, Белик. А еще… — Я задумалась, что бы еще сказать ему такое возвышенное и красивое. Но вместо этого почему-то вдруг предложила: — Зайдем в магазин? Я там вчера орешки видела, ты их любишь.

У прилавка очередь, но мы встали: время-то все равно девать некуда. Интересно, вернулась мать домой? Или, чего доброго, побежала в секцию?

— Вы последняя? — поинтересовался кто-то сзади.

— Да, — обернулась я и увидела что-то ослепительно прекрасное. Чачина мать в серебристо-белом. И собачка, стоящая рядом, тоже серебристо-белая. Все в стиле! Только мужчина, которому она отдала поводок, в синем. Наверно, ее муж.

Собачка тявкнула, но «серебристая леди» пригрозила ей, и та послушно замолчала. Странно, что продавщица не орет, как обычно: «Уберите пса! Совсем обнаглели: в магазин с собаками прутся!» Уважает.

— Здравствуйте, Марина Михайловна, — приветствовала я ее и толкнула Белика: мол, будь вежливым. Но Белик, как обычно, молчал.

— Здрасте, — ответила Марина Михайловна, не поднимая головы от кошелька, из которого она отсчитывала деньги. — Это на сахар, купишь пачку пиленого, — инструктировала она мужа. — Это на сметану… нет, сметану не бери, она развесная, там всякой гадости намешано. Возьмем в молочном фасованную. Это на орешки. Возьми килограмм. Нет, пожалуй, полкило: на витрине-то они хорошие, а как начнут вешать — половина мусора окажется. Это на…

Я повернулась к Белику, но его не оказалось: отошел к другому прилавку и сосредоточенно изучает какой-то ценник. Лицо, как и прежде, белое, а уши пылают еще более пламенно. От тепла, наверно.

— …зелень одну вешают, — возмущалась Чачина мать, — под прилавком-то небось спелые лежат. Я сейчас поеду на станцию техобслуживания — что-то карбюратор барахлит, — а ты не забудь Ричку покормить. Дашь ей тертое яблоко с морковным соком.

Ричка, услышав свое имя, подала голос.

— Стой смирно, а то ничего не получишь, — предупредила ее Марина Михайловна, и собака послушно замолчала. Дрессированная псина, ничего не скажешь. Стоит и молча смотрит на свою хозяйку. Муж тоже молчит, только согласно кивает.

— Белик, Белик, — позвала я, выходя из очереди. — Пойдем, а? Орешков в следующий раз купим, хорошо? Сегодня они, говорят, с мусором.

Мы вышли на свежий, прокаленный январским морозом воздух. Повернули к автобусной остановке, и вдруг — телефонная будка. Ни с того ни с сего. Новенькая такая стоит, свежей краской сверкает.

— Подожди, я сейчас, — сказала Белику и побежала к будке.

— Ма, это я. Ты это… не беспокойся, ма. Я надела капюшон от куртки. Так что… вот, мама.

Из журнала "Смена". опубликовано в номере № 1387, Март 1985 г.