— Вполне достойно. На некоторые вопросы было сложновато ответить, но ты ведь знаешь, какие попадаются читатели.
Он кивает, серьезно, почти торжественно.
— Элизабет Хэллоуэй очень славная, с ней отлично выступать, — добавляю я.
— Здорово! Рад, что все благополучно.
И я улыбаюсь, ведь что тут скажешь? А потом спрашиваю:
— Как у Ника дела?
Фрэнки опускает взгляд.
— Не слишком хорошо.
— Почему?
— Скажем так, пока его принимают не настолько хорошо, как мы ожидали. — Улыбка у него одновременно натянутая и решительная. — Но я пока не буду ничего предпринимать.
Интересно, от радости можно умереть? Похоже, я вот-вот узнаю ответ на этот вопрос, потому что меня просто распирает восторг. Хоть я и стараюсь изобразить взглядом глубокое сочувствие, все силы уходят на то, чтобы не запрыгать от ликования.
— Не понимаю, ты ведь казался таким… как бы сказать? — на языке вертится «очарованным», но я останавливаю себя, — таким полным энтузиазма.
— Ну да, так оно и было. Да и сейчас есть.
— Что-то непохоже.
«Расскажи побольше! — хочется взмолиться мне. — Насколько дело плохо? Давай же, выкладывай!»
— Не понимаю, о чем ты.
— Да ладно! Фрэнки, у меня такое ощущение, что с момента твоего знакомства с этим парнем ты мне его в глотку заталкиваешь. Как вспомню тот обед, так вздрогну! Я решила, ты влюбился в Ника!
Голова Брэда немедленно возникает в кухонном проеме.
— Нет-нет, это просто фигура речи, — заверяю его я.
Брэд улыбается мне во все тридцать два зуба, и голова исчезает.
Я поворачиваюсь к Фрэнки. Он ухмыляется.
— Ты чего это?
— Никак ты ревновала?
— Ну а как ты думал? — Я исподлобья смотрю на него. — Значит, ты не считаешь его ярчайшей звездой во вселенной? Голосом своего поколения?
— Он писатель на контракте, Эмма. У меня их много. «Бадоса-пресс» публикует кучу книг, — улыбается Фрэнки.
— Надо же, а я и понятия не имела. — Я легонько хлопаю его по плечу.
— Ну спасибо, что заметила. — И мы оба смеемся.
— Но к чему тогда тот совместный обед и все прочее?
— Чтобы ты стала писать, Эмма. Я пытался тебя подтолкнуть, — снова улыбается он. — И как ты могла заметить, маневр сработал.
Я улыбаюсь в ответ и тут же принимаю решение. Я закончу новую книгу самостоятельно. Без Сэма. Только я и больше никто.
Разве жизнь может быть еще прекраснее?
Оказывается, может, потому что Брэд приносит нам дымящиеся тарелки с гребешками под соусом из шампанского со словами: «Это, ребята, для затравки», а после того, как мы всячески выражаем должный восторг, Фрэнки говорит:
— Эмма, а у меня хорошая новость, хотел вот рассказать сегодня вечером.
— Что за новость?
— Мы можем завтра пообедать вместе, ты свободна?
— Я… наверное, да. — Бог знает, что может случиться до завтрашнего обеденного времени. — Да, свободна.
— Отлично, потому что я хочу кое с кем тебя познакомить. Так что пообедаем все вместе. — И он подмигивает.
Я чувствую, как внутри у меня все слегка трепещет, потому что на этот раз точно знаю, о ком говорит Бадоса. И это не Ник-Гнойник.
— Да, я еще забыл сказать, что мне недавно звонил твой друг. Как раз перед тем, как ты пришла, на самом деле.
— Мой друг?
— Сэм Хантингтон.
Я ненадолго прикрываю глаза и выдаю:
— Не знаю, о ком речь. — Соображать мне мешает выпитое, но на самом деле сложности с ясностью мышления начались уже часов шесть назад.
— Знаешь-знаешь! — восклицает Фрэнки и удивленно смотрит на меня. — Мы с ним еще тогда в ресторане встретились, помнишь? Сэм Хантингтон. Он и на презентации у Ника был.
— Да, точно. Чего он хотел?
Фрэнки подносит ко рту гребешок.
— Хотел выяснить, где ты.
ГЛАВА 38
— Люблю этот ресторан. Вы уже бывали здесь, Эмма? — поворачивается ко мне Лиз Кармоди, и прядь длинных волос падает ей на щеку. Вот бы мне тоже такие отрастить!
— Только один раз, но мне понравилось. Люблю японскую кухню.
Хотя дело, конечно, не только в еде, но и в обстановке: одновременно и с намеком на ретро, и современной. Тут очень необычные изогнутые потолки, будто сидишь во чреве кита. Мы расположились в белой кабинке, идеальное место для такого рода встреч. Тут стоят вазы, а в них вроде бы веточки вишни в цвету. Интересно, где их берут в такое время года?