А потом пошел снег… (сборник)

Володька был странным парнем – наглый, скользкий, ловкий в житейских вопросах, жестокий с бабами, который липли к нему, как мухи, а он легко брал их и так же легко отгонял от себя, а они все равно липли – такие уж они существа, бабы, – объяснял Володька лениво малолеткам, – когда забывают, что они – женщины. Так вот, в опасные моменты Володька становился наикрутейшим, видимо, очень хотел, чтобы его считали суперменом, и играл в эту игру всегда истово, до конца и без страха. Это как раз Гелия пугало в нем – кто не боится за себя, тому и на других плевать, считал он, но сейчас Марченко оказался незаменим. Борьба за жизнь развернулась нешуточная – перетрусивших было достаточно, впавших в истерику от ужаса тоже хватало, не говоря об ослабевших от страха, так что вправляли мозги кулаками, не разбирая, и успели вынести наверх всех.

Автобус опустел вовремя. Еще Володька и Марго бежали по мосту на берег, как, не выдержав давления автобуса, вывернулась вместе с огромной глыбой земли опорная балка мостков и рухнула в воду. Автобус качнулся, разворачиваясь, и нырнул носом, теперь уже не как ковчег, а как большая желтая субмарина, про которую пели «Битлз».

– Вместе мы жили на нашей желтой субмарине, много нас было на борту, – шептал он слова, которые помнил со школы, не обращая внимания на удивленные взгляды, которые на него бросали Йосик и Ольга. – Мы под небом в водной сини плыли, морские воды мы бороздили на нашей желтой субмарине.

А рядом крестил себя и воду водитель, за помин души своего автобуса, и тоже приговаривал, что утоп он ни в чем не виноватый и если бы он слушал собственную поясницу, то стоял бы бусик в гараже целый, а теперь с него за это взыщут. Автобус-ковчег-субмарина, прощаясь, с освещенными окнами и горящими фарами медленно тонул, погружаясь в мутную коричневую воду, под жалобный непрерывный гудок, который включился, видимо, из-за замкнувшегося в воде контакта. И вскоре над водой осталась торчать только крыша с открытыми люками, в которые хлестал дождь, заливая машину, как положено, доверху.

Потом они, кто в чем остался, спасаясь, без вещей, которые остались лежать под водой, двинулись под дождем от балки, куда показал сохранивший присутствие духа физкультурник, который, кроме сигнальной трубы, сохранил и компас на запястье.

Наверху, на небесах продолжалась игра, делали ставки, и выигрывал, видимо, тот, кто ставил на них, потому что темнота вдруг была разорвана пучком яркого света, который летел с моря, шаря по брюхам низких туч, из которых сыпал искрящийся под светом дождь – видимо, на кораблях в бухте сыграли боевую тревогу и включили прожектора, чтобы понять, что происходит на земле.

Появился свет, морок исчез вместе со страхом и паникой, и они увидели дома и деревья на пригорке. А когда они побежали к ним, боясь, что это тоже мираж и вдруг все снова исчезнет в темноте, тучи перевалили через город и берег и ушли в море. И дождь ушел с ними заливать Турцию.

Неважно, как они добрались до катера, пройдя пешком через весь город, ободранные, полуодетые и частично босые, но в ворота турбазы отряд входил строгой колонной по двое, под звуки дудки физкультурника вслед за знаменем, сделанным из коряги с привязанными к ней рукавами тельняшки, гордо несла которое маленькая, метр с кепкой, шебутная Наталья. Спорить с ней не стали – себе было дороже, – тем более что приехала она с родины дедушки Ленина, из Ульяновска. Рядом вышагивали Карлуша, голый по пояс и с алюминиевой ложкой, которая висела на веревочном гайтане на груди, и Гелий, который спас свои кроссовки и джинсы в потопе и, гордо перекрестив себя подтяжками, как пулеметными лентами, с повязкой на одном глазу, ощущал себя вполне как Джо из «Острова сокровищ».

Встречали их так, будто не ждали живыми, – сама комендантша Марья Алексеевна, дама с фиолетового цвета пышной прической и грудью, как положено, восьмого размера под белой гипюровой кофточкой, и вся бухгалтерия и кухня высыпали навстречу с охами и расцеловываниями, вытащили кастрюлю густого компота, который налили каждому по стакану, как символ наркомовских ста грамм.

До вечера после девчонок сходили в баню, которую сегодня топили только для них, и там, с криками и воплями, настегались кипарисовыми и можжевеловыми вениками до красных полос по всему телу. Потом привезли вещи из автобуса, который, говорят, пришлось выкапывать из засохшей грязи и выдергивать танком на дорогу. Вещи, чтобы отмокли от окаменевшей глины, пришлось бросить отмокать в бак с горячей водой.

Потом объявили танцы под настоящий ВИА с судоремонтного завода. У сообщившей это грудастой секретарши глаза чуть не вылезли из орбит от восторга, и все выстроились в очередь к утюгам, чтобы навести марафет выходным брюкам и рубахам, потерявшим товарный вид в чемоданах.