А потом - убийство!

— Значит, ничего другого не остается. — Фиск пожал широкими плечами. — Уж слишком выходка мерзкая, чтобы считать ее чьей-то глупой шуткой. — Он взволнованно поправил очки-половинки. — Либо у нас орудует псих с криминальными наклонностями, либо, что кажется более вероятным, мисс Стэнтон позвали к декорации по ошибке, приняв за другое лицо.

— Нет, — сказал Уильям Картрайт. Все закричали, но он поднял руку.

— Никакой ошибки не было, — заявил он. — Даже если мальчишка-посыльный напутал — а он не напутал! — сейчас я объясню, почему никакой ошибки не было и быть не могло. — Он вынул трубку изо рта и посмотрел на Монику. — Ведь на улице перед домом доктора было темно?

— Да, конечно.

— Но не слишком темно? Например, вы легко могли разобрать фамилию врача на бронзовой пластинке?

— Да, помню, я так и поступила.

— И вы бы узнали в лицо любого встречного — скажем, с трех-пяти метров?

— Да, наверное.

Картрайт снова заглушил возражения.

— Свинью, которая покушалась на вашу жизнь, назовем для удобства убийцей. Так вот, никакой случайности! Убийца намеренно все подстроил. Он ждал ее. Видел, как она приближается, глядя из окна второго этажа. В кукольном домике второй этаж находится на высоте не более трех метров. Ему необходимо было видеть, с кем он имеет дело. Правильно?

Мистер Хаккетт не выдержал:

— Ах, ради всего святого! Хватит с меня твоих детективных романов! Что ты имеешь в виду?

— Детективные романы ни при чем, — возразил Картрайт. — Убийца покушался на ее жизнь. Далее. Сколько всего женщин было сегодня на съемочной площадке?

— Четыре, — задумчиво ответил Говард Фиск. — Если не считать мисс Стэнтон, три. Фрэнсис, ее горничная и Энни Макферсон.

— И все?

— И все.

— Да. И каждая из них, как вы помните, была в ярком костюме, благодаря которому их трудно было перепутать. На Фрэнсис было благородное золотое вечернее платье — как и сейчас. На Макферсон была белая форма стюардессы и белая пилотка. На горничной Фрэнсис были обычные кружевная наколка и передник. А если учесть к тому же, что ни одна из них не похожа на Монику Стэнтон ни лицом, ни фигурой, ни одну из названных дам невозможно принять за нее по ошибке. По какой-то непонятной для меня причине убийца испытывает к ней беспричинную ненависть; и вот вам результат — попытка облить ее кислотой.

Говард Фиск почесал затылок и хмыкнул.

— Слава богу, это была не я, — вдруг заявила Фрэнсис Флер. Она тут же опомнилась и улыбнулась Монике. — Нет, моя дорогая, не то чтобы я хотела, чтобы убийца покушался на вас… Но серная кислота! Бр-р-р!

— Все вполне понятно. — Гагерн неловко переминался с ноги на ногу. — Нечасто я соглашаюсь с вами, мистер Картрайт. Иногда ваши суждения кажутся мне дикими, нелепыми и совершенно не подходящими для экранизации. Но в данном случае я готов признать вашу правоту.

— Спасибо.

— Я говорю от всей души, мистер Картрайт, — отрывисто заявил Гагерн, щелкая каблуками. — Однако… стоит ли пугать мисс Стэнтон еще больше? Она и без того напугана.

Невыносимый Картрайт продемонстрировал всю свою низость.

— Пугать? — повторил он. — Если от того выйдет толк, то да. Я сам так перенервничал, что едва могу держать трубку. А вы разве нет? Пугать ее?! Да я, наоборот, хочу убедить мисс Стэнтон, чтобы она как можно скорее убиралась из «Пайнема» и держалась отсюда подальше — на случай, если наш шутник захочет повторить.

— Ничего подобного! — вскричала Моника. Однако, хоть она и храбрилась, страх холодными щупальцами сжал ее сердце.

— Ну, на то ваша воля.

— Если вы хотите убрать меня, — заявила Моника, — чтобы самому писать сценарий вашего нелепого и глупого детектива, тогда…

Час назад она бы не пожалела о том, что у нее вырвались такие слова. Сейчас, в тот же миг, как слова слетели с ее губ, она тут же готова была отдать все на свете, лишь бы не произносить их. Черт побери! Черт, черт, черт!

Картрайт ничего не ответил. Он посмотрел ей прямо в глаза. Потом сел на складной стул и выпустил изо рта клуб дыма.

— Все это очень мило, — проворчал мистер Хаккетт, — но весьма скверно. Мне казалось, из происшествия можно вытянуть отличную газетную статью. Но теперь я передумал; статья только привлечет к нам нездоровый интерес. Главное же в другом. Что нам теперь делать?

— Меня не спрашивайте, — поморщился Картрайт. — Вы — Аладдины, обладатели тысячи волшебных ламп. А я всего лишь один из сценаристов, нижайшее из пресмыкающихся на киностудии.

(Обиделся, дьявол его побери!)

— Да, знаю, — серьезно ответил мистер Хаккетт. — Но тебе кое-что известно о таких делах. Что же нам делать?

— Для начала, — ответил Картрайт, — необходимо выяснить, кто из нас баловался с серной кислотой.

— Из нас?!

— Естественно.

Под сводами ангара одновременно зазвучали четыре возмущенных голоса. Точнее, три, так как сказанного Говардом Фиском никто не услышал. Однако вскоре ситуацией овладел именно режиссер.

— В словах Картрайта есть смысл. — Он улыбнулся. — Вот именно, есть! Мы, конечно, понимаем, что это чепуха, но давайте все откровенно обсудим.