А потом - убийство!

Хотя до Лондона было всего четырнадцать миль, поезд останавливался пять или шесть раз. Путешествие начиналось явно неудачно. Моника, чопорно выпрямив спину, сидела в углу купе и отказывалась говорить о чем-либо, кроме детективных романов. Оказалось, что за три недели, проведенные в «Пайнеме», она прочла сотни детективов. Картрайт опрометчиво ввел в одно из своих произведений священника; Моника воспользовалась его оплошностью и не оставила от его персонажа мокрого места. Судя по количеству ошибок, которые он допустил в церковных вопросах, его следовало бы по меньшей мере сжечь на костре!

Картрайту никак не удавалось поговорить с Моникой начистоту. Один раз, непосредственно перед тем, как убийца выстрелил в нее через окно, он мог бы поклясться, что видел на ее лице выражение, которое ему хотелось бы видеть больше всего…

И вдруг все пропало. На ее лице не только больше не появлялось подобного выражения, напротив, холод, окружавший ее, достигал арктических температур.

Однако в Лондоне, по пути в знаменитое Военное министерство, она немного оттаяла. Видимо, на нее подействовал душистый сентябрьский воздух. Небо, тоже по-сентябрьски голубое, было испещрено серебристыми точками привязных аэростатов. За войну здесь почти ничего не изменилось; разве что некоторые здания подпирали мешки с песком, да еще у многих прохожих были сумки с противогазами — впрочем, они несли их с таким видом, будто отправляются на пикник. И лица на улицах были не «военные», не мрачные, а, скорее, радостные.

— Билл, — сказала Моника, когда они ехали в такси с вокзала Марилебон. Впервые за два дня она назвала его по имени!

— Что?

— Неужели мы действительно увидим сэра Генри Мерривейла? Главу всего департамента военной разведки?

— Да.

Моника съежилась в углу.

Такси остановилось у двора, с трех сторон окруженного корпусами массивного серого здания. Двор был вымощен неровными мелкими булыжниками, которые невольно напомнили Монике недоброй памяти мостовую в декорации тысяча восемьсот восемьдесят два. На дворе были припаркованы несколько машин. Приехавшие двинулись следом за остальными — к большой двери слева.

Внутри, в большой и мрачной приемной, оказалось полно народу. Здесь не было ни мраморных стен, ни пушистых ковров. И ни одного человека в форме, если не считать парочки мужчин с красными нарукавными повязками штабных офицеров. Билл Картрайт протолкался сквозь толпу к конторке слева, где расторопный на вид однорукий администратор-курьер с моржовыми усами пытался делать сто дел сразу.

— Да, сэр? У вас назначено?

Билл протянул письмо.

— Все в порядке, сэр, — добродушно улыбнулся курьер. — Посидите пока здесь и заполните вон тот белый бланк.

Пока Моника вызывала в своем воображении величественные образы, которые скрывались за этими мрачноватыми стенами, Билл заполнял бланк. Все в мире находится в равновесии. На Билла Картрайта Военное министерство произвело именно такое впечатление, какое кинофабрика произвела на Монику Стэнтон. Руки у него так тряслись, что он едва мог писать. Теперь, когда он попал сюда и скоро познакомится с самим сэром Генри Мерривейлом… возможно все, что угодно! Может, его даже возьмут на работу в военную разведку? Самая страстная мечта всей его жизни так ослепляла, что он решил во время предстоящей беседы ни в коем случае не следовать правилам логики и ни с чем не соглашаться. Он положил на стойку заполненный бланк.

— Очень хорошо, сэр, — сказал курьер, посовещавшись со своими коллегами. — Капитан Блейк, комната номер 171. Но как насчет мисс Стэнтон?

— Вот она. Она со мной.

Курьер изумленно поднял широкие брови. Некий телепатический инстинкт внушил Биллу: сейчас он получит мощный удар между глаз.

— Даме с вами нельзя, сэр.

— Нельзя?

— Нет.

Моника посмотрела Биллу прямо в глаза, а потом перевела очень спокойный и задумчивый взгляд в потолок.

— Но почему? Ведь дело как раз ее и касается. Она — моя главная свидетельница. Именно благодаря ей мне и назначили встречу. Она…

— Извините, сэр. — Курьер решительно покачал головой и перечеркнул заполненный бланк черной линией. — В письме говорится о вас и больше ни о ком. Разве вы этого не знали, когда везли сюда даму?

— Моника, клянусь, я понятия не имел! Вы не сердитесь?

— Ну что вы, Билл, конечно нет! — рассмеялась Моника, внезапно оживившись настолько, чтобы похлопать его по плечу. — Я все понимаю. Мне здесь не место, правда ведь?

— Послушайте… Я не задержусь. Если не возражаете, подождите меня здесь, пожалуйста.

— Да, хорошо.

— Вы уверены?

— Господи, ну конечно!

(Ах ты, мерзавец! Ах ты, низкий, подлый, презренный трус!)

— Моника… вы серьезно меня подождете? Останетесь здесь? Поклянитесь, что не вернетесь в «Пайнем»!

— Ну что вы, Билл, как вам только такое могло прийти в голову! Конечно, я подожду. Идите, желаю приятно провести время…

— Сюда, сэр, — перебил ее курьер терпеливым, но усталым голосом. — Держите пропуск. Он вам понадобится на выходе.

Крепко прижимая к груди взятый с собой чемоданчик, Билл зашагал следом за ним по коридору.

2

— Фу! — сказал сэр Генри Мерривейл.