A Prisoner of Birth

Перед каждым из них заключенные с желтой повязкой на рукаве поставили по пластиковому ведру. У Дэнни в ведре были пакетики с чаем, у Лайма — квадратики сливочного масла в фольге. На конце каждого стола лежала стопка полиэтиленовых пакетов; заключенные передавали их по цепочке, с тем чтобы в каждом оказалось по пакету рисовых хлопьев, квадратику масла, пакетику чая и по крошечным конвертикам с солью, перцем и джемом. На другом конце стола еще один заключенный укладывал горкой заполненные пакеты.

— Их отправят в другую тюрьму, — объяснил Лайм, — где тамошние заключенные съедят их на завтрак.

Дэнни это занятие за несколько минут надоело, а к концу утра свело бы с ума, если б не Лайм, бесконечно трепавшийся обо всем — начиная с того, как выйти в примерные, и кончая тем, как не угодить в одиночку.

— Не поднимай глаза, — шепнул Лайм, как только перед ним поставили свежее ведро с пакетиками чая. Лайм выждал, чтобы заключенный с желтой повязкой на рукаве унес их пустые ведра, после чего добавил: — Если столкнешься с этим недоумком, прикинься шлангом.

— Почему? — спросил Дэнни, бросив взгляд через комнату на мужчину с худым лицом, бритой головой и татуировкой на руках.

— Его зовут Кевин Лич, — сказал Лайм. — И он очень опасен.

— Чем именно? — спросил Дэнни.

— Он застукал жену в постели со своим лучшим корешем. Вырубил их и привязал к стойкам кровати. А когда они пришли в себя, стал втыкать в них кухонный нож — каждые десять минут, начал с лодыжек и кончил сердцем. Настоящий псих. Отсюда он выйдет, только когда его вынесут ногами вперед. — Лайм помолчал. — Так что будь с ним осторожен. Он пожизненный, ему без разницы, кого резать.

— Тебе надо подстричься, — сказал Большой Эл. — Запишись к Луису.

— Какому Луису? — спросил Дэнни.

— Тюремному парикмахеру. Он за сорок минут «общения» стрижет до пяти мужиков, но к нему все хотят, тебе, может, придется ждать целый месяц. Ну, тебе торопиться некуда, так что месяц не проблема. Но если хочешь без очереди, так он берет три сигареты за нулевку и пять за полубокс. Сквайру, — добавил он, кивнув на Ника, — удовольствие обходится в десять штук, ведь он даже здесь должен смотреться офицером и джентльменом.

— Полубокс как раз по мне, — заметил Дэнни. — А чем он стрижет? Как-то не хочется подставлять голову под ножик и вилку из пластика.

— У Луиса есть все, что требуется, — ответил Ник, опустив книгу, — ножницы, машинка, даже бритва.

— Как же он их проносит? — удивился Дэнни.

— Он не проносит, — ответил Большой Эл, — тюремщик выдает их ему в начале «общения» и забирает назад перед возвращением в камеры.

— Этот Луис, он свое дело знает? — спросил Дэнни.

— До того как его застукали в парке Хампстед-Хит со спущенными штанами, он стриг в Мейфэре и брал с клиентов вроде нашего Сквайра по пятьдесят монет за сеанс.

— Вам два письма, Картрайт, — сказал старший надзиратель.

Тот, что поменьше, был надписан от руки. От Бет, понял Дэнни. Второй был надпечатан на принтере.

— Ник, вы не могли бы прочесть мне письма? — тихо попросил он.

— С превеликим удовольствием, — отозвался Ник.

Дэнни передал ему письма. Первым Ник развернул письмо, написанное от руки, глянул на подпись и сообщил:

— От Бет.

Милый Дэнни! Всего неделя прошла, а я совсем по тебе истосковалась. И как только присяжные могли так страшно ошибиться? Почему мне не поверили, ведь я там была и все видела собственными глазами.

В воскресенье после обеда приду к тебе на свиданье.

Твои мама с папой чувствуют себя хорошо и передают тебе сердечный привет, моя мама тоже. Со временем и мой папа наверняка сменит гнев на милость, особенно когда ты выиграешь апелляцию.

Я так по тебе тоскую.

Люблю тебя, люблю, люблю.

До воскресенья,

Бет

Ник развернул второе письмо:

— От Алекса Редмэйна.