…А родись счастливой

— Бутылки там чего пустые лежат? Может, сдать свезти?

«И верно, бутылками озаботился! Господи, вот дурень-то», — подумала Люба и отникла от двери не столько облегчённо, сколько раздосадовано. А она-то боялась, что в медведе страсти гуляют!..

— Вези куда хочешь, если не лень, — сказала и присела на кровать, откинулась на заведённые за голову руки, помотала головой, как бы всполаскивая тяжёлые волосы.

— Ладно, свезу щас. Там не меньше, как на червонец. Слыш-ка, Люб, выйди, не бойся, чего кричим-то на весь дом?

Она вышла на антресоли и, гибко облокотившись о перила, спросила:

— Не знаешь, что с червонцем сделать? Купи полторы бутылки того же шампанского, выпьем на прощание.

Он не ожидал такого скорого её появления, а тем более вида — как будто ни в чём ни бывало — и отступил назад: «Вот это баба!» — подивился ещё раз. — Такую даром не возьмёшь и за рубь за сорок не купишь. Эх, как бы Игорь-то правду болтал!»

— Может, ещё где бутылки есть? — спросил он, не поднимая глаз к антресолям. — Вроде шампанских-то больше было.

— Не считала. Анатолий Сафронович где-то закапывал сколько-то в парке. А что?

Именно это Степан и хотел узнать ещё ночью, когда возвращался, проводив Игоря. Значит, сынок верно трепал по-пьяни. А Люба-то дура, что ли — объявлять ему такое? Или расчёт у неё?

— Чего это ему взбрело закапывать их? — спросил Дурандин, неуклюже наводя тень на плетень.

— А, поди, спроси его теперь…

— А может, помнишь, где?

— Ты, знаешь, не интересовалась.

Люба сказала это так беспечно, что Степан подумал: или врёт, девка, или и верно, главного не знает… Если знает, да врёт, её теперь не уцепишь, разве что выследить можно. А коли не знает, так можно и удивить, порадовать. А, обрадовавшись-то, может, сама к нему на грудь упадёт?!

Он поднял к ней лицо и с ясными глазами понёс, было, вверх свою тайну.

— Ещё шаг, и ты получишь! — холодно осекла его Люба и шагнула к двери.

Дурандин остановился, но лицом не погас.

— Ты хоть знаешь, чего в них закопано? — спросил он нетерпеливым шёпотом.

— Клад! — усмехнулась Люба от двери. — Иди ищи. Найдёшь — одну бутылку — мне, остальные — твои.

— Если места точного нет, надо лета ждать. А может, всё-таки вспомнишь? Откопаю — всё наше будет.

— Жди лета, парень. Только не здесь, в машину иди или в гараж. Где хочешь, там и жди.

— Да я бы здесь хотел, если где хочу-то, — пробормотал он тихо.

Решив, что Дурандин действительно успокоился, Люба сошла с лестницы.

— В другой раз, Стёпа, в другой раз, сказала она и, мягко подталкивая его в спину, выпроводила из дома.

Не заботясь, слышит ли это Дурандин, заперла входную дверь на два оборота ключа и накинула цепочку защёлки. Наглухо надо зарыться от всех — надоели.

Камин в гостиной прогорел. Она ногой подвинула к нему неуклюже надутый пуф, подняла так и валявшуюся посреди комнаты кочергу и присела к камину поколотить головешку, чуть светящуюся в трещинах угольных разломов.

Головешка развалилась от первого же удара на малиново мерцающие угли. Они слабо схватились разгораться, но тут же начали тускнеть, заволакивать внутренний жар лёгонькой паутиной пепла, которая быстро густела, если не трогать кочергой.

«Надо шевелиться, чтобы не тускнеть, — подумала Люба. — А, не тускнея, быстро прогоришь. И всё-таки надо и верно ехать в Москву. Завтра же, если есть на что ехать…»

Глава 11

Денег осталось немного — недели на две, если жить в гостинице. И Люба даже осталась довольна тем, что нашла всего одну сберкнижку на предъявителя — ту, которой пользовались она и иногда Сокольников. Конечно, не мешало бы и побольше — кто знает, что ждёт её впереди и кем, где и когда ещё она устроится. Но груз с души свалился. Значит, Игорь просто трепал про отца. И это уже хорошо. Можно со спокойной совестью брать вещи, дарёные ей Анатолием… Их тоже — только на себя да кое-какие безделушки.

Люба перетащила всё это в одну из верхних комнат и, с разрешения Митрича, заперла там. Скопилась ещё сотня книг, много нечитанных. Вызвала Степана, велела свезти их в библиотеку.

Дурандин перетряхнул их все до единой, чтобы чего не осталось между страницами — писем каких или записки.

— В библиотеке их истреплют, — заявил он. — Читать их там чередом некому, а трепать каждый горазд. Пускай тут лежат до времени.

— До какого времени? — улыбнулась Люба и, забывшись, подошла совсем близко, даже тронула его рукой, чтобы чуть отодвинулся, дал ей снять что-то с плечиков.

Степан круто развернулся к ней, хмелея взглядом. Люба скользнула в гостиную. С ним забываться нельзя.

— Стёпа, тебе жениться надо, — сказала она, когда Дурандин поуспокоился.

— Пора, — согласился он.

— Ну, так и чего же ты? Найди себе местную девушку и женись.

— У меня не местная на уме.

— А ты выкинь её из головы. В неместной всё равно ведь никакого толку. Здесь она не приживётся, а куда полетит, сама ещё не знает… Может, так и будет летать, как… «Как кто?» — подумала Люба. — Как воробей, как кукушка?!» Как птица перелётная, — сказала она. — А ты ведь — дуб, тебе на одном месте расти надо.

— Дуб? — усомнился Степан. — Я и в городе могу.