…А родись счастливой

— Даю тебе взаймы. — Положив на край сервировочного столика деньги, Юрий Александрович прошёл в прихожую, не торопясь, оглядел шинель и вытащил из рукава белый шарф не первой свежести.

— Я провожу вас, — стремительно поднялась Люба с кресла.

— А мне подождать тебя здесь? — Вячеслав Кириллович попробовал удержать её за запястье, но Люба настойчиво вывернула руку из его холодных пальцев.

— Я, наверно, на долго, — сказала она.

Глава 15

В начале широкого, как проспект, коридора Люба увидела изломанную хворостину фигуры своего утреннего знакомого. Облокотившись о высокую стойку столика дежурной, тонкоухий дрыгал длинной ногой, что-то, видимо, заливая девице в красной форменке. Потом он вдруг замер, из-под руки посмотрел в коридор и развернулся навстречу Любе. Приоткрыв в деланном удивлении пухлые губы, с наглым блеском в глазах оглядел её и Юрия Александровича, импозантного в отлично пригнанной шинели и генеральской папахе.

«А я красная, как малина, иду. Сейчас вообразит чёрте что», — подумала Люба.

— Ваш знакомый? — спросил её Усков в лифте.

— Утром приставал в зале оформления.

— Сейчас, наверно, черте что говорит про нас.

— Муж говорил, что люди воображают о других, только такие пакости, на которые способны сами. А кто на них не способен, тот не думает так и о других.

— Да? По этой теории выходит, что мы с вами способны на пакости, если думаем так о человеке?

— Выходит… Что вы знаете о моём муже?

— О Сокольникове? Минуту, я куплю валидол, а то от меня, наверно, несёт… — Юрий Александрович негалантно оставил её в проходе огромного гостиничного вестибюля, и Люба, спрятав лицо в поднятый воротник, медленно пошла к выходу.

«Почему же все считают, что у Анатолия были кучи денег? Откуда это знают все, кроме меня? — думала она. — А если все они правы, то где эти кучи? Хотя бы одна… А то завтра придётся где-то занимать. Или как-то зарабатывать… Как?»

Уже пахнущий валидолом Усков взял её под руку и повёл к выходу, замечая, как они обращают на себя внимание встречных и просто толпящихся в вестибюле людей.

— Да, — впервые улыбнулся он. — С вами быстро станешь популярным. Шёл сюда, меня в упор никто не видел — в Москве генералов, как собак в Казани, а сейчас, гляньте, швейцар честь отдаст.

— А это плохо — быть популярным? — чуть коснулась она его плеча своим.

— Смотря в чём. Я вот популярен среди жуликов, но они почему-то не тянутся ко мне, а шарахаются куда подальше. В колхозы забираются, в дальние сёла…

Швейцар, пожилой, седогривый мужчина комплекции Степана Дурандина, заметив их, действительно поддернулся весь и лихо вскинул перед Усковым руку к фуражке, не приминув, однако, съегозить глазами на Любу.

В глубине серого провала между зданиями гостиницы и Госплана, как утром, дул хлёсткий ветер, но теперь он ещё и косо нёс мелкий снег, кидая его прямо в глаза. Не прячась от холодных игл, бьющих в разгорячённые щёки, Люба развернулась к Ускову с вопросом, но он упредил её своим:

— Сколько вы были замужем за Сокольниковым?

— Полгода. И почти год были знакомы до брака.

— И счастливо жили?

— Как сказать… До брака лучше, чем после. Веселее. Интереснее. Много ездили. Потом его перевели в деревню, мы расписались, и он очень изменился. Переживал, постарел…

Юрий Александрович жестом поманил к себе шофёра из запорошенной снегом «Волги», сказал, чтобы тот выруливал на улицу Горького и ждал его у книжного магазина. Шофёр, худенький, бледный парнишка в милицейском мундирчике без погон, затяжно, болезненно как-то поглядел на Любу и, молча, убрался в машину.

— Как понять «изменился»? — спросил Усков, приглашая Любу идти к переходу.

— Он как будто очень устал со мной. Плохо спал, ночами долго курил у окна. И работа у него очень тяжёлая была в колхозе.

— А он не говорил, что его угнетает?

— Нет. Но мне казалось, что он стал чувствовать разницу в нашем возрасте.

— Могло быть и это, конечно, хотя вы, как мне кажется, не очень обращаете внимание на разницу? Или я ошибаюсь? — Усков откашлялся в кулак, поймав себя на бестактности, но извиняться не стал, посчитав, что Люба не заметит его оплошности, и поспешил с новым вопросом: — Кстати, накануне той поездки на охоту у вас не было какого-нибудь необычного, на ваш взгляд, разговора?

— Всё было, как всегда в последние полгода. И в отличие от вас, генерал, он мне не хамил, — добавила она подчёркнуто спокойно. — И насчёт разницы вы не правы. Не я его отлавливала, он заметил меня сам.

— Да, и сломал вам молодость…

— А мне все её ломали. Я не помню ни одного парня или зрелого мужчины, который бы ни приглашал меня прогуляться с ним вечерком или «выпить чашечку кофе». А с Анатолием, наоборот, стало спокойнее. Шушера хотя бы не приставала, хотя его друзья и начальники тоже всё время ловили момент пригласить «прокатиться» с ними.

— Весёлая у вас жизнь…

— Очень. Мне иногда кажется, что всё мужское население страны озабочено только тем, как бы забраться кому под юбку. Это очень весело!.. Скажите, — остановилась Люба, — почему все, вы в том числе, считают, что у Сокольникова были кучи денег?