…А родись счастливой

— Ой, товарищ капитан, а давайте-ка я вымою вам банку и стаканы! — предложила Люба. — Где у вас вода?

— Сидите! Вода у нас по принципу: «на каждой станции есть бесплатный кипяток!» Бежать туда надо. Сейчас ваньку пошлём, если вам такая посуда не по нутру. — Капитан нажал кнопку под крышкой стола. В кабинет без стука вошёл рядовой, который нёс сюда Любин чемодан.

— Слушаю, — сказал лениво.

— Стучать в дверь надо, когда у начальника люди,… дама особенно.

— Так вы же из-за стола звонили, товарищ капитан, — догадливо заулыбался «ванька».

— Собери посуду и сбегай, помой хорошенько!

— Она, вроде, мытая давеча…

— Поговори у меня!

— Ладно. Схожу. — И подошёл к столу за стаканами. — А эту воду куда? Она уже закипит скоро…

— В обезьянник отнеси.

— Ой, да оставьте, пожалуйста! Ничего не надо мыть, если всё из-под чая, — вступилась Люба за рядового. Чем-то он напомнил ей Степана Дурандина. Мелче, конечно, того и не рыжий, но с виду такой же малоповоротливый. А догадливой ухмылкой он насторожил её. Что-то слишком добр к ней капитан… Хотя и не «ел глазами» ни в вагоне, ни здесь.

— Ладно, иди на место, — отпустил капитан рядового.

Вода в банке действительно быстро вскипела. Капитан достал из сейфа пачку чая с тремя слонами, небольшую сахарницу с песком и печеньем. Прихватив банку перчаткой, разлил кипяток по стаканам, бросил в них по щепотке заварки.

— Послаще вам или как? — спросил Любу, бросив себе две ложки песка.

— Мне одну, пожалуйста, — сказала Люба.

— Присаживайтесь сюда, — пригласил он её к столу. — Вот нищета милицейская! Столик на колёсиках не можем завести, чтобы подать человеку чай к дивану…

— Ничего. Всё хорошо, — пересела Люба на стул, подвинув его ближе к столу.

Чай оказался ароматный и крепкий до того, что связывал язык во рту. Сахара ещё бы ложечку не мешало, но если уж просила одну, так и надо допивать.

— Сокольникова… — прочитал капитан, скосив глаз в лежащий сбоку протокол. — Был когда-то у нас такой секретарь обкома комсомола. Потом его в большой обком перевели, в завы. Потом «Сельхозтехникой» командовал в Великогорске. Хороший был мужик. На охоту к нам приезжал. А дальше я его потерял…

— А дальше он погиб, — тихо сказала Люба.

— Знали его?

— Была за ним замужем…

— Вона что!.. А чего случилось-то?

— Провалился под лёд на машине…

— Да… Бывает… И давно вдовствем?

— Полгода почти.

— Трудно одной?

— Привыкла.

— И чего? Никого пока нет? Аж не верится, на вас глядя. — Капитан вдруг подхватился, сунулся в сейф, достал початую бутылку «Арарата» три звёздочки, пару рюмок. — А давайте помянем хорошего человека?

— Спасибо, мне не хочется. И голова разболелась после всего…

— Ну, коньяк-то как раз… Расширяет. Давай-давай, легче будет. — И налил две рюмки.

— Спасибо, не буду. Потом ещё сильнее заболит.

— Ну, вот! У меня и лимона немого осталось. — Достал из сейфа блюдечко с парой кружочков подсохшего уже лимона с подтаявшими на них щепотками песка. — Так что давайте… Не помню уж как его звали…

— Анатолий Сафронович.

— Точно! Помнил ведь… У меня дед был Сафрон… Так что — за Сафроныча и за Сафрона! А?

— Спасибо. Я точно не буду! — твёрдо отказалась Люба.

Капитан поскучнел. Держа рюмку в кулаке, он уставился на неё. Она тоже не отвела от него взгляда, замечая, как меняются его некрупные карие глаза, как поднимется в них что-то тяжёлое, как перестают они моргать и пропадает доброта, какую она видела в них минуту назад.

— Хорошо. Я выпью с вами и за вас, за всё, что вы для меня сделали, — торопливо согласилась Люба и взяла свою рюмку.

— И ещё сделаю, если поймёшь меня, — сказал капитан каким-то другим голосом. — И если договоримся…

Ох, уж эта перемена в глазах и в голосе мужиков! До чего знакома она Любе, и как она ей неприятна…

— Договоримся о чём? — спросила она, стараясь подавить подступающий страх.

— О раскладе. Он у нас такой: или я сам пишу протокол, или отдаю следователю это сочинение курсантика…

— А что я должна делать? — спросила Люба, хотя почти уже знала ответ.

— Как говорят в высоких кругах, расслабиться и получать удовольствие…

— А если меня ничего здесь не расслабляет, то?..

— Есть ещё вариант. — Капитан выплеснул в угол свою рюмку, упёрся в Любу насмешливым взглядом. — Могу отправить тебя в обезъянник, там как раз трое урок у меня кочумают. Они согласия не спросят. Или к ванькам в спальник, эти тоже не суходрочкой с тобой займутся…

Чем спокойнее говорил это капитан, тем страшнее становилось Любе, и было уже не до твёрдого взгляда в его глаза. Надо что-то делать, соображала она. Слёзы? Да разве они тронут? Кричать? Успокоит в два счета. Хитрить, затягивая время, может, ещё что-то придёт в голову…

— Хорошо, капитан, — выговорила она. — Не надо никакого обезьянника, и ванек не надо. А где мы?…

— Диваном поскрипим! А хочешь, на столе. — И он стал торопливо сдвигать на край стола телефоны, банку с остатком кипятка, стаканы, пачку с тремя слонами, протокол.

И Люба сообразила, что ей делать дальше.

— Слушай, капитан. А если потом я принесу тебе в подоле?