А Роза упала… Дом, в котором живет месть

Юраня забывает себя, многое забывает, он не боится забыть что-то важное, напротив — хочет. Мальчик Юраня ходит в детский сад, это специальный детский сад, говорит мама, оправляя на нем светлый шерстяной костюмчик, специальный детский сад, где ребята весело играют не только утром и днем, а еще вечером и ночью, пока их мамы работают в две смены, ах как хорошо ребятам в таком саду! Они всегда вместе, дружат, водят хороводы, катаются с ледяных горок и читают вслух про Черную Курицу или подземных жителей. Мальчик Юраня не хочет весело играть с ребятами утром, днем, вечером и ночью, мальчик Юраня хочет к маме и домой, он сильно плачет, и его без штанов ставят на невысокий детский табурет перед всей группой — это наказание, объясняет большая страшная воспитательница, похожая на медведя. Юраня плачет и на табуретке, а когда ему позволяют с нее слезть, он плачет еще, чуть позже, во время сна он писает в постель, и завтра тоже. Мама забирает его домой, мама утирает слезы рукой, подкладывая сыну под простыню рыжую жесткую клеенку. Но время — оно чем хорошо — оно проходит.

Утром Юраня встанет хозяином жизни, нормальным пацаном, брелоком разбудит дорогой автомобиль, до обеда он нормально разрулит нормальные пацанские вопросы, к вечеру он — разудалым гопом в малиновом Адидасе и шапочке-пидараске, или сложносочиненным маргиналом в камуфляже и тельняшке, победительно прошествует по Набережной с пятилитровой баклажкой пива и будет доволен. Такая чудесная игра, зачем все усложнять.

Юраня смеется, никогда не плачет больше.

Маленьким ураганом Маргарита ворвалась, прекрасная невеста и завтрашняя именинница. Прическа ее была безупречна, брючный костюм цвета теплых сливок тоже, к пышной груди интимно прижимался ноутбук в ноутбучной же сумке.

— Ах вот ты где! — обрадовалась она жениху и немного потыкала его носком летней остроносой туфли в закрытую берцами щиколотку. — Ты опять?!

— Отнюдь, — обиженно ответил Юраня, пряча живой взгляд под брови.

— Ну пошшшли жжже!.. — угрожающе прошипела Марго и сильно потянула жениха за камуфляж. Жених покачнулся. Сделал шаг. Потом второй.

— Ну что, мля, пока! — обернулся на прощанье. — Увидимся, думаю…

Юля вытащила из пачки новую сигарету, Лилька со звоном уронила столовый нож, Лукаш Казимирович взял сиротливо лежащую на краешке хрустальной пепельницы сигару, покрутил в пальцах. И совершенно неважно, кто первым начал хохотать, да.

* * *

—  Ну да, я всегда заказываю именно эту.

С овечьим сыром. Тебе нравится?

—  Да, душа моя. Хорошая, сытная пицца. Ветчины много. Грибов много. Оливок нету. А что за сыр какой-то особенный?

—  Это овечий сыр.

—  То есть он не как, допустим, э-э-э-э,« Российский» ? Или… Господи, вообще не помню никаких сыров.

—  Я! Знаю! Пять! Имен! Сыров! — Пармезан — раз! Маасдам — два!..

—  Что вообще значит« овечий» ? Овечий…

—  Овечий — значит из молока овцы.

—  О-о-о-о-о, как это эротично — из молока овцы… Ты овцу-то видала?

—  Естественно, видала! Кто ж не видал старуху-овцу.

—  А может, и доила?