— Забавно, — подивилась Юля. — Может, в Саду? Дышит?
— Дышит, — горько усмехнулась Марго, пиная острой коленкой антикварный буфет из ореха, — скорее, глотает… Но ничего, — заверила она Юлю, — ничего, я его от этого дела быстро отучу… У меня личный метод… Не забалуешь.
— Да? — воспитанно отозвалась Юля, имея массу оснований сомневаться в возможности быстрого отучения Юрани от глотания. Пожалуй, она бы послушала про Маргошин метод: учитывая человеколюбие автора, он мог быть небезынтересным и доктору Менгеле, например.
Оживленно переговариваясь и глупо хихикая, на веранду вышли Лилька и Розка в непомерно длинных сарафанах, несколько однополых детей, и — замыкающим — великолепный Лукаш Казимирович в благородно поблескивающем чернильно-черном костюме. Запонки просверкнули некрупной шаровой молнией. Ботинки ярко отразили тухловатый электрический свет. Он взглянул на Юлю, и она с готовностью и наслаждением подожглась изнутри, снизу вверх, занялась, заискрилась.
— Продолжаем разговор, — сказала грубая Розка, подозрительно оглядывая искрящуюся Юлю. — Где жратва, я не поняла?
— Ты пошутила сейчас, Роззза? — вновь зашипела нервная Марго. — Это ты должна была подать барашка с фасолью, ссссессстренка…
Милое слово «сестренка» прозвучало в ее устах площадной бранью, каковой прославилась всеобщая матушка Розалия Антоновна, ах, генетика-генетика, пропрыгала легким шариком от пинг-понга неясная мысль в Юлиной напрочь влюбленной голове.
— Значит, подать? — с угрозой спросила Розка, явно подыскивая увесистый и удобный для метания в изящную сестрину голову, предмет.
Приятную беседу сестер прервала «англичанка» Ирина: сначала в дверях появился ее худощавый и обтянутый джинсами зад, похожий на два бобовых зернышка, потом выгнутая по-кошачьи спина, потом напряженные плечи, а потом Ирина развернулась и явила себя присутствующим целиком. Лицом она остро страдала, а на вытянутых руках держала гигантский чугунный казан, темно-зеленый и тяжелый, видимо.
Лилька сильно засуетилась, задвигала стульями, как бы расчищая Ирине дорогу к гигантскому овальному столу на массивной резной ножке, и несколько раз в волнении прошептала что-то, возможно, любимую неприличную поговорку. Ирина выронила посудину на белую скатерть, крышка подскочила упруго и с грохотом упала обратно. Ирина шумно выдохнула: «уфффф, устала!» — и потерла поясницу под забавной яркой-синей майкой с капюшоном, вроде бы такие майки называются «кенгурушками», хотя где у кенгуру капюшон?
Лилька собралась было высказывать благодарности за доставленную еду и извинения за причиненные неудобства, но тут в Саду послышался характерный шум. Марго насторожилась. Через тридцать секунд на веранду с третьего раза, со стонами и пространными, но малоразборчивыми ругательствами, взобрался Юраня. Он был восхитительно нетрезв, с широкой улыбкой идиота признал в невесте родную душу и сказал: «М-м-о-у-м-н».
Марго несильным ударом под ребра отправила его на удаленный стул, сопроводив ласковым напутствием: «Отдохнешь, пупсенок…»
Юраня, немного сильно путая руки и ноги, с трудом разместился на стуле, отчетливо проговорил: «мля», и со счастьем закрыл глаза.
Грубая Розка радостно поинтересовалась:
— А чего этот твой печеночный паштет так напившись?