А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников

Надо вам сказать, что в первом своем зародыше, вначале, это был заговор чисто военный, то есть между одними только военными. Сноситься заговорщикам было очень удобно, несмотря на дальность расстояний: Александр Бестужев был старшим адъютантом Главного штаба, имевшего сношения с штабами армий [35]. Там, в одном месте, был Сергей Муравьев–Апостол, в другом — Пестель, да и вообще адъютанты штабов все были в заговоре Они преспокойно пользовались казенными печатями, делая какой–то условный знак чернилами у самой печати на конвертах. Все прочие конверты адъютантами распечатывались, а эти, конечно, прятались. У заговорщиков военных была "Зеленая книга", в которую и вносились имена. Этот, сперва чисто военный, заговор впоследствии расширился, в него вступило много отставных, даже купцов. "Зеленая книга" – это было в 1818 году во время сборного в Москве полка — была уничтожена и заменена "Желтой книгой". В это время многие от заговора отстали, даже сам Никита Муравьев. Отстал в это же время и наш С. Н. Бегичев. Когда 14 декабря бунт вспыхнул, заговорщики были взяты, между ними, по непонятным причинам, Бестужев–Рюмин стал прямо указывать на Грибоедова, упирая все более на то, что Грибоедов с Сергеем Муравьевым–Апостолом жил сыздетства душа в душу... [36] По этому только случаю Грибоедова и взяли...

— Что же за выгода была в этом Бестужеву–Рюмину? — спросил я. — Что за цель, что за отрада?

— Не понимаю. Но мало того, что против Грибоедова не нашлось, как вы уже знаете, никаких доказательств, – в пользу его (вот что замечательно!) были свидетельства самих заговорщиков, потому что и Сергей Муравьев, и Рылеев, и Александр Бестужев (Марлинский), которые не могли уже в то время в чем–нибудь сговариваться, сталкиваться, сказали одно и то же, что "Грибоедов в заговоре не участвовал и что они не старались привлекать его к заговору, который мог иметь исход скорее дурной, чем хороший, потому что берегли человека, который своим талантом мог прославить Россию". Таким–то образом Грибоедов выгородился совершенно... Разумеется, много помогли ему и Ермолов, и, уже здесь, в Следственной комиссии, Ивановский.

VI

5 июня 1858 г., 1 час ночи.

Любовь Жандра к семейной жизни. — Баловство детей. — Жандр – пурист в русской речи. — Как записывал автор рассказы Жандра. — Сравнение с С. Н. Бегичевым.

Мне остается для полноты картины сказать несколько слов о Жандре как человеке.

Человек, который был другом Грибоедова – настоящим, а не двусмысленным, как Булгарин, не может быть дурным человеком. Это надо принять за аксиому. Жандру около 70 лет, женился он поздно, и теперь "весь", по выражению его же жены, "живет в своем семействе". Дети гораздо более вьются, трутся и вертятся около него, нежели около матери. Старца (и это совершенно в духе всякого старца), кажется, приводит в решительное восхищение то, что у него 2–3 месяца тому назад родился ребенок. Наш брат от такой благодати чуть не заплачет, а старческому самолюбию это льстит. Детей он балует страшно, они делают из него что хотят. По зову ребенка старик встает и идет в другую комнату, — разумеется, за пустяками. Tout се qui est trop [все хорошо б меру (фр.).], — говорит пословица. Дочка его, лет 9–ти, что ли, ловкая, по такая подвижная и манерная, что хоть вот сию минуту прямо в любую труппу эквилибристов на канат. Я таких детей не люблю, а их хоть и детской, но все–таки несколько нахальной развязности не люблю еще больше. Актриса, теперь уж актриса. Что толку? Жандр сам признавался мне, что почти ничего не читает, кроме сенаторских записок да des choses prohibees [запрещенных изданий (фр.).], как, например все герценовское, интересующее теперь всякого. В отношении к языку он, как сам признавался, пурист. Например, я спрашиваю о Завадовском:

— Скажите, пожалуйста, что это была за личность?

— Ради бога, не убивайте меня. Я вытаращил глаза.

— Не говорите "личность", у нас под этим словом разумеется совершенно другое понятие.

— Да ведь это прямой перевод слова personnalite.

— То–то, что не прямой: personnalite — особа. Старик, видимо, ошибается.

— Особа l'individu, – замечаю я.

— И personnalite. Ну, бог с ним.