А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников

Вечером того же дня Могаммед–Али посоветовал мне предупредить Грибоедова через посредство хана относительно возможного выступления со стороны Рустем–бега по поводу этих женщин, так как оп во всеуслышание заявил, что освободит младшую из них, хотя бы это стоило ему жизни. На следующий день, рано утром — не могу сказать, было ли это известно посланнику, — Рустем явился к Али–Яр–хану с письмом от своего начальника, который предлагал ему прислать этих двух пленниц в посольский дом, для того чтобы министр мог лично убедиться в их истинных желаниях. Их отпустили без особых колебаний, в сопровождении нескольких слуг и Могаммед–Тахикс–бега, который собирался жениться на молодой девушке. Последнему не было разрешено войти в посольский дом, а товарищам его не позволили вступить даже и во двор. Допрошенные Грибоедовым, обе женщины решительно ответили, что не имеют желания оставлять Тегеран. Однако, в злополучную минуту, они согласились на вкрадчивое предложение Рустема остаться день–другой в посольском доме. Не будучи больше на глазах своих повелителей и не испытывая над собой никакого гнета, женщины вспомнили свою прежнюю веру и родину, и привязанность к ним взяла верх над их осторожностью. Они были препоручены попечениям и надзору Мирзы–Якуба и помещены в отделении, смежном с его собственным, к которому были приставлены двое часовых из фераханов (пехотинцы), дабы воспрепятствовать всякому с ними сообщению. Слуги Али–Яр–хана тщетно пытались возражать против такого нарушения обещаний и ушли домой, оплакивая доверчивость своего господина.

Искренняя привязанность, питаемая нами к Грибоедову, заставила нас весьма скорбеть об этих насильственных действиях. Зная отлично общественное мнение, мы не сомневались в том, что существующего уже раздражения было достаточно, чтобы сделать его положение весьма опасным.

Наш народ жесток, свиреп, вспыльчив и нерассудителен, его хорошо можно сравнить с кремнем, который при малейшем ударе рождает искру.

Мой начальник не мог долее скрывать своих опасений, он убедительно просил Грибоедова отпустить пленниц к Али–Яр–хану, выставляя ему на вид пользу подобного примирительного поступка, по все его просьбы и настояния оставались бесполезными; Грибоедов дал ему даже, с некоторой горестью, почувствовать, что его вмешательство ему весьма неприятно. Хан, справедливо обиженный, не виделся два или три дня с посланником, который, наконец, послал просить его к себе, и они вскоре помирились. Мирза–Матти, секретарь шаха, несколько раз пытался объясниться с Грибоедовым по поводу Али–Яр–хана; министр иностранных дел употреблял все усилия, чтобы уладить дело Мирзы–Якуба, но Грибоедов ничего не хотел слышать.

На третий день пребывания в посольском доме женщины изъявили желание отправиться на родину, в местечко Кара–Клиссы, на границе Эриванской провинции. Чистосердечно ли было это желание, мне неизвестно, знаю только, что, благодаря посредничеству персидских агентов, они находились в постоянных сношениях с слугами Али–Яр–хана, которые все время бродили возле их нового жилища. Могаммед–Тахикс–бег, нареченный молодой девушки, часто заходил в мою комнату вместе с одним доверенным лицом Али–Яр–хана, по Мирза–Якуб сообщил мне, что эти посещения не правятся посланнику, и я вынужден был положить им конец.

Отъезд наш окончательно был назначен на 7-е или 8-е число шаббана; 5-го числа, в полдень, женщины, по распоряжению Рустема, были отправлены в баню, которая хотя и помещалась в посольстве, однако находилась в отдельной пристройке. Это было верхом безрассудства; на возвратном пути слуги Али–Яр–хана пытались захватить их силой, и если Грибоедову и не было известно о том, что они отправлены в баню, то шум, поднявшийся после того, как они оттуда вышли, должен был оповестить его об этом. Я узнал потом, что он тщетно выговаривал и тщетно грозил лицам своей свиты, все более и более усложнявшим его опасное положение. Позорящие его репутацию слухи быстро разнеслись по разным частям города. Были оповещены все муллы, и в тот же вечер Мирза–Месих председательствовал на совещании мулл в одной из главных мечетей города.

Муллы объявили, что всякому терпению есть пределы, что религии их нанесено оскорбление, их повелитель унижен и самые священные их права попраны, и было единогласно решено немедленно отправить депутацию к губернатору, принцу Али–шаху, и предупредить его, что если русский министр не согласится выдать Мирзу–Якуба и двух женщин, то народ вырвет их из посольского дома силой. Его высочество убедительно просил воздержаться от каких-либо насильственных мер до окончательного решения посланника.

Узнав о том, что произошло в мечети, я оповестил об этом Мирзу–Нарримана в таких выражениях, которые, как мне казалось, могли бы убедить его в предстоящей опасности. Он посмеялся над моим беспокойством и сказал:

— Мы — словно амберакские верблюды, которые уже привыкли к запаху пороха!