А.С. Пушкин в воспоминаниях современников. Том 1

Е. Оставь анекдоты. — Это оригинальные стихи одного из наших молодых певцов!

Маиор. Я стихов терпеть не могу!

Е. Comme vous êtes arrieré⁴.

Маиор. Этот-то комплимент я вчера только слышал от генерала О.

Е. Но оставим! Послушай стихи. Они в духе твоего фаворита Шиллера.

Маиор. Ну, что за стихи?

Е. «Наполеон на Эльбе». В образцовых сочинениях...[373

]

Маиор. Если об Наполеоне, то я и в стихах слушать буду от нечего делать.

Е. (начинает читать).

Вечерняя заря в пучине догорала,

Над мрачной Эльбою носилась тишина,

Сквозь тучи бледные тихонько пробегала

Туманная луна;

Маиор. Не бледная ли луна сквозь тучи или туман?

Е. Это новый оборот! У тебя нет вкусу.

Уже на западе седой одетый мглою

С равниной синих вод сливался небосклон.

Один во тьме ночной над дикою скалою

Сидел Наполеон!

Маиор. Не ослушался ли я, повтори.

Е. (повторяет).

Маиор. Ну, любезный, высоко ж взмостился Наполеон! На скале сидеть можно, но над скалою... Слишком странная фигура!

Е. Ты несносен... (читает)

Он новую в мечтах Европе цепь ковал

И, к дальним берегам возведши взор угрюмый,

Свирепо прошептал:

Вокруг меня все мертвым сном почило,

Легла в туман пучина бурных волн...

Маиор. Ночью смотреть на другой берег! Шептать свирепо! Ложится в туман пучина волн. Это хаос букв! А грамматики вовсе нет! В настоящем времени и настоящее действие не говорится в прошедшем. Почило тут весьма неудачно!

— Это так же понятно, как твоя Атлантида, — прибавил я.

Е. Не мешайте, господа. Я перестану читать.

Маиор. Читай! Читай!

Е. .(читает).

Я здесь один мятежной думы полн...

О, скоро ли, напенясь под рулями, —

Меня помчит покорная волна.

Маиор. Видно, господин певец никогда не ездил по морю — волна не пенится под рулем — под носом.

Е. (читает).

И спящих вод прервется тишина.

Волнуйся, ночь, над Эльбскими скалами.

Маиор. Повтори... Ну, любезный друг, ты хорошо читаешь, он хорошо пишет, но я слушать не могу! На Эльбе ни одной скалы нет!

Е. Да это поэзия!

Маиор. Не у места, если б я сказал, что волны бурного моря плескаются о стены Кремля или Везувий пламя изрыгает на Тверской! может быть, Ирокезец стал слушать и ужасаться — а жители Москвы вспомнили бы «Лапландские жары и Африканские снеги». Уволь! Уволь, любезный друг!

¹ Здравствуйте!

² Есть порода собак в России, которых именуют псами.

³ Острота.

⁴ Как вы отстали.

↓

<В. Ф. РАЕВСКИЙ>

МОЙ АРЕСТ[374

]

1822 года, февраля 5, в 9 часов пополудни кто-то постучался у моих дверей. Арнаут, который стоял в безмолвии передо мною, вышел встретить или узнать, кто пришел. Я курил трубку, лежа на диване.

— Здравствуй, душа моя! — сказал мне, войдя весьма торопливо и изменившимся голосом, Александр Сергеевич Пушкин.

— Здравствуй, что нового?

— Новости есть, но дурные. Вот почему я прибежал к тебе.

— Доброго я ничего ожидать не могу после бесчеловечных пыток Сабанеева... но что такое?

— Вот что: Сабанеев сейчас уехал от генерала¹[375

]. Дело шло о тебе. Я не охотник подслушивать, но, слыша твое имя, часто повторяемое, я, признаюсь, согрешил — приложил ухо. Сабанеев утверждал, что тебя непременно надо арестовать; наш Инзушко[376

], ты знаешь, как он тебя любит, отстаивал тебя горою. Долго еще продолжался разговор, я многого недослышал, но из последних слов Сабанеева ясно уразумел, что ему приказано, что ничего открыть нельзя, пока ты не арестован.

— Спасибо, — сказал я Пушкину, — я этого почти ожидал! Но арестовать штаб-офицера по одним подозрениям отзывается какой-то турецкой расправой. Впрочем, что будет, то будет. Пойдем к Липранди — только ни слова о моем деле.

Пушкин смотрел на меня во все глаза.

— Ах, Раевский! Позволь мне обнять тебя!

— Ты не гречанка {Намек на Калипсо Полихрони, которой тогда увлекался Пушкин.}, — сказал я.

Арнаут[377

] подал мне шпагу, перчатки и шляпу. Липранди жил недалеко, на дворе было очень темно; в окнах у него светлело.

— У него гости, — сказал я, — пойдем.

Мы вошли. Оба брата[378

] весьма обрадовались. «Что нового? Что нового?» — закричали все присутствовавшие. — «Спросите у Павла Петровича (майор Липранди 2-й, брат), он доверенным и полномочным министром генерала Сабанеева».

— Это правда, — отвечал он, — но если бы вам доверял Сабанеев, как мне, вы также не захотели бы нарушать правил и доверия и чести.

— Это правда! Я знаю и не сержусь на вас, но я не так скромен, как вы.

Разговор сделался общим.

Подполковник Иван Петрович Липранди женат был на француженке в Ретели. Жена его умерла в Кишиневе. У нее осталась мать; одного доктора жена — француженка также; пришли к ней провести вечер. Эта докторша была нечто вроде г-жи Норман[379

]. Я попросил ее загадать о моей судьбе: пики падали на моего короля. Кончилось на том, что мне предстояли чрезвычайное огорчение, несчастная дорога и неизвестная отдаленная будущность. Я посматривал то на Пушкина, то на Павла Липранди. Наши взоры встречались. В 11 часов мы разошлись.

6 февраля 1822 года, г. Кишинев.