Муравьев
— по-видимому, «арзамасец» Никита Михайлович Муравьев, с которым поэт общался в лицейские годы и в Петербурге в 1817-1820-е годы. Сведений о переписке Пушкина с Муравьевым, так же как и с М. С. Луниным, не имеется. Опасения Пушкина, что его могут привлечь к следствию за связи с декабристами, см. в его письмах к П. А. Плетневу и В. А. Жуковскому в январе 1826 г. (XIII, 256–258). «Ты ни в чем не замешан, что правда, — отвечал Пушкину Жуковский, — но в бумагах каждого из действовавших находятся стихи твои» (XIII, 271).706
Об этом свидании с Николаем I см. т. I, прим. 9 к воспоминаниям М. А. Корфа.
707
В «Записках» 1834 о цензуре Николая I Смирнов пишет подробнее: «Иногда случаются маленькие ссоры между августейшим цензором и поэтом, как-то: за стихи, не печатанные, но известные всему Петербургу: эпиграмма на происхождение некоторых наших аристократов <«Моя родословная»>, но Пушкин раскаивается, и царь забывает вину. Сердится также иногда и Пушкин за непропуск некоторых слов, стихов, но по воле высшей переменяет слова и стихи, без всякой, впрочем, потери для себя и для публики. Не знаю почему, только, верно, из каприза лишает он в сию минуту нас поэмы «Медный всадник» (монумент Петра Великого), ибо те поправки, которые царь требует, справедливы и не испортят поэму, которая, впрочем, слабее других. Я видел сию рукопись; Пушкин заставляет говорить одного сумасшедшего, грозя монументу: «Я уж тебя, истукан». Государь не пропускает сие место вследствие и очень справедливого рассуждения: книга печатается для всех, и многие найдут неприличным, что Пушкин заставляет проходящего грозить изображению Петра Великого, и за что, за основание (города) на месте, подверженном наводнениям» (Врем. ПК
, 1967–1968, с. 7). Смирнов идеализирует отношение к Пушкину царя. Через цензуру Николая I, которую часто подменяло III Отделение, должны были проходить все, даже мелкие произведения поэта. Эта тягостная опека раздражала Пушкина, лишала его возможности объяснений с цензором и, грозя постоянной задержкой, затрудняла журнальные публикации и журналистскую деятельность (см. об этом в письме Жуковского к Бенкендорфу, с. 440–442 наст. изд.). Пушкину пришлось просить «милости»: «впредь иметь право с мелкими сочинениями своими относиться к обыкновенной ценсуре» (XV, 14). Однако, когда на пост министра народного просвещения вступил С. С. Уваров, ситуация изменилась. Уваров потребовал, чтобы все произведения Пушкина, даже одобренные Николаем I, проходили через общую цензуру. Давление цензуры настолько возросло, что в некоторых случаях (например, при издании «Путешествия в Арзрум») Пушкину пришлось отстаивать свое право печататься с одобрения Николая I. Так, «С дозволения правительства» была издана «История Пугачевского бунта» (СПб., 1834). Пушкин записал в дневнике: «Уваров большой подлец. Он кричит о моей книге <«Истории Пугачева»>, как о возмутительном сочинении. Его клеврет Дундуков (дурак и бардаш) преследует меня своим цензурным комитетом. Он не соглашается, чтобы я печатал свои сочинения с одного согласия государя. Царь любит, да псарь не любит» (XII, 337). Подробно об отношениях Пушкина с цензурой после 1826 г. см.: В. Э. Вацуро и М. И. Гиллельсон. Сквозь умственные плотины. М., «Книга», 1972, с. 164–192.708
Такой эпизод в биогоафии Пушкина неизвестен.
709
Об этом же пишет в дневнике Д. Ф. Фикельмон (см. с. 143 наст. изд.). Опасения, что женитьба помешает творчеству поэта, содержатся и в письме Е. М. Хитрово: «Я опасаюсь для вас прозаической стороны супружества» (XIV
, 91).710
Дантес вынужден был покинуть Францию после Июльской революции и участия в заговоре герцогини Беррийской. Приехал в Россию в октябре 1833 г., чтобы сделать карьеру, с рекомендательным письмом на имя генерал-майора В. Ф. Адлерберга от шурина Николая I принца Вильгельма Прусского. На льготных условиях был допущен к офицерскому экзамену и принят в привилегированный Кавалергардский полк корнетом (Щеголев
, с. 16–27). По этому поводу Пушкин записал в дневнике: «Барон д’Антес и маркиз де Пина, два шуана, будут приняты в гвардию прямо офицерами. Гвардия ропщет» (XII, 319). Название «шуаны», подсказанное, по-видимому, одноименным романом Бальзака, определяло политическое лицо Дантеса как крайнего легитимиста. Начало службы в Кавалергардском полку с офицерского звания было явлением исключительным.711
NN
— Д. Л. Нарышкин, именем которого был подписан диплом, муж долголетней любовницы Александра I М. А. Нарышкиной. Это дало основание Б. В. Казанскому («Гибель Пушкина». — «Звезда», 1928, № 1), а затем Щеголеву (Щеголев, с. 442, 455–456, 474) предположить, что диплом намекая на близость Николая I к Н. Н. Пушкиной.712