А. С. Пушкин в воспоминаниях современников

Вы когда-то у меня спросили: что такое была П. А. Осипова? Мне кажется, я теперь могу вам это сказать почти безошибочно. С тех пор как она скончалась, я долго об ней думала, и она мне теперь ясно нарисовалась. Это была далеко не пошлая личность — будьте уверены, и я очень понимаю снисходительность и нежность к ней Пушкина. Я вам только скажу о ней два факта, которые тотчас вызовут вашу симпатию. Их было две сестры; не знаю, каких лет они лишились матери, но знаю, что они росли и воспитывались под надзором строгого и своенравного отца господина Вындомского. Сестра ее, увлеченная сердцем, вышла против желания отца за Ганнибала (отсюда я понимаю их сближение с семейством Пушкина);^[585] она, то есть сестра Прасковьи Александровны, бежала из дома родительского. Отец ее не мог простить и лишил наследства, отдав все П. А., тогда Вульф; после смерти отца Прасковья Александровна разделила именье (состоящее из 1200 душ) на две равные части и поделилась им с сестрою. Скажите: многие ли бы это сделали? У Прасковьи Александровны тогда было пятеро детей^[586], у той — только двое <…> Второе — то, что она, которая жила в среде необразованной, или же, что еще хуже, полуобразованной, и имея старшего сына (Алексея) записанного пажем (по протекции и с помощью Петра Ивановича Вульфа, который тогда служил при дворе кавалером при великих князьях Николае и Михаиле Павловичах), она пожелала и осуществила свое желание, отдав сына в Дерптский университет <…>

Странное дело: она меня всегда любила — и в детстве, и в молодости, и в зрелом возрасте, несмотря на то что от бесхарактерности делала вред, почти что положительное зло. Я тогда сердилась на нее, но всегда потом ей прощала; она была так ласкова, так нежна со мной, как никто из моих близких, ни одна из моих родных теток. Растолкуйте например, эту странность: она была очень строга в детстве с Анной Николаевною; мне рассказывали (то есть не мне, а при мне, что все равно: дети все записывают на своих памятных скрижалях), что она была даже жестока с нею, ребенком, била ее (когда учила, весьма бестолково, надо сознаться, учила), драла за уши до крови и проч., и проч. Вообразите, что она при мне этого никогда не делала. Что ж такое была я для нее? Девочка одних лет с ее дочерью. И боялась ли она меня встревожить таким обращением с сестрою, которую я, при первой нашей встрече, принялась любить из всех сил, она — также, и я до сих пор не встречала детей и молодых особ, так привязанных друг к другу, как мы с Анной Николаевной.

Когда мы съехались в Бернове, нам было по восьми лет, и пока не приехала ожидаемая гувернантка, мы учились у своих матерей. Иногда Прасковья Александровна меня к себе брала ночевать, и я с радостью вставала зимою со свечою, оттого что так будили Анну Николаевну, и мы с нею вместе учили уроки и пили: я — чай, а она — смородину у пылающего камина, очень весело и дружелюбно. Никогда, повторяю, она не кричала на нее и не била свою дочь при мне. Это — факт. Но отсюда не зародилось настоящей привязанности нашей, и особенно со стороны сестры; она была любящая тоже, но в ней было меньше элементов глубоких чувств, — потому я не всегда была ими довольна. Впрочем, Euphrosine^[587] мне сказала, когда я после ее смерти выразила при встрече с нею это сомнение: «Elle n’a aimé de sa vie personne autant que vous. Vous étiez son idéal»^[588]. <…> Когда нас отдали на руки гувернантке m-lle Benoit (тоже знаменитость в своем роде: она была привезена по требованию двора из Англии вместе с m-lle Sybourg, тоже швейцаркой, которой предложила вместо себя занять место при ее высочестве Анне Павловне, а сама ограничилась скромным званием деревенской воспитательницы в провинции), то мы вместе и учились и спальню имели общую подле комнаты m-lle Benoit. Когда же случалось, что я заболевала, то уходила во флигель и переписывалась с Анной Николаевной. Кстати вспомнить, что она сохранила мои записочки десятилетнего возраста и показывала их мне, когда я к ней приехала замужем.

И так мне рисуется Прасковья Александровна в те времена! — нехороша собой, она, кажется, никогда не была хороша: рост ниже среднего гораздо, впрочем в размерах, и стан выточенный, кругленький, очень приятный; лицо продолговатое, довольно умное (Алексей на нее похож); нос прекрасной формы; волосы каштановые, мягкие, тонкие, шелковые; глаза добрые, карие, но не блестящие; рот ее только не нравился никому: он был не очень велик и не неприятен особенно, но нижняя губа так выдавалась, что это ее портило. Я полагаю, что она была бы просто маленькая красавица, если бы не этот рот. Отсюда раздражительность характера.