А. С. Секретная миссия

Потом послышался топот, напоминавший звук от бега напуганного чем-то табуна. Кое-как обретя нормальное зрение, Пушкин отважился посмотреть в ту сторону – зеленого сияния уже не было видно, зато несколько темных человеческих силуэтов, вопя что-то нечленораздельное, неслись, казалось, прямо на него с бароном. Невероятно, но они-то и ухитрились произвести весь этот адский шум – впрочем, казавшийся адским лишь на фоне безмятежной ночи…

– Прячьтесь! – сдавленно воскликнул барон, укрываясь за корявым, но достаточно толстым стволом ближайшей пинии.

Убедившись, что незадачливые кладбищенские воры несутся прямо на них, Пушкин последовал его примеру…

И полетел с ног, растянулся ничком на покрытой сухими древесными иголками земле, а рядом забарахтался тот, кто сбил его так бесцеремонно, правда, он был настолько обуян страхом, что вообще, кажется, не понял, что налетел на живого человека: так дико заорал, отпрянув от барахтавшегося у корней Пушкина, словно нос к носу столкнулся с явившимся по его душу посланцем преисподней. Удалось рассмотреть бородатую физиономию, искаженную несказанным ужасом, а в следующий миг незнакомец с непостижимым проворством взмыл на ноги и, вопя все так же отчаянно, припустил прочь, догоняя далеко убежавших компаньонов.

Пытаясь встать побыстрее, Пушкин уперся ладонями в землю, и в руке у него оказался небольшой округлый предмет, судя по ощущениям, не имевший ничего общего с творениями неразумной природы. Рука сама почуяла в нем некую правильность. Но не было времени разглядывать, почти машинально опустив эту штуку в карман, Пушкин выпрямился, посмотрел по сторонам.

– Целы? – встревоженно спросил барон.

– Совершенно, – сердито сказал Пушкин, тщетно пытаясь отряхнуться. – Кто-то меня сшиб с ног, даже не заметив, точнее приняв неизвестно за что… Ох!

Барон оглянулся вслед за ним. Там, возле склепа, уже не было яркого сияния – но, отчетливо различимые в лунном свете, из дверного проема, колышась в безветрии, выползали слабо светящиеся зеленым (будто гнилушка в ночном лесу) полосы, ничуть не похожие на обычное пламя. Слетаясь, свободно проникая друг в друга, разрастаясь, они осветили все прилегающее к склепу пространство. В их ленивом колыхании вроде бы не чувствовалось угрозы, но все это настолько не похоже было на нечто обычное, человеческое, что по спине невольно побежали ледяные мурашки, а волосы, такое впечатление, зашевелились…

– Александр… – шепотом сказал барон. – А давайте-ка отсюда… со всех ног… А? Что-то не тянет меня геройствовать, откровенно вам говорю…

Пушкин, не раздумывая, кивнул:

– Действительно… Не время геройствовать…

Они быстрым шагом, стараясь не перейти на бег и тем самым окончательно не уподобиться тем, кто так заполошно убегал только что, направились прочь, оглядываясь то и дело. Зеленое сияние помаленьку тускнело – то ли погасло окончательно, то ли не распространялось более. Далеко впереди светились редкие огни деревушки.

Потом впереди послышалась возня и странные звуки, похожие то ли на сопение коровы, то ли на плач. Поскольку доносились они с того места, где остался их провожатый, оба, не сговариваясь, поневоле вынули пистолеты и, не взводя еще курков, стали, не сбавляя шага, зорко всматриваться в темноту.

– Тьфу ты! – чертыхнулся барон, разобравшийся в происходящем первым. – Пожалуй что, нечистой силой и не пахнет…

Он убрал пистолет в карман и ускорил шаг. Теперь и Пушкин видел, что на земле под деревом лежит человек, а на нем бесцеремонно восседает, словно на бревне, их провожатый. Походило, что тот, кто лежал, озабочен какими-то другими хлопотами, вовсе не своим пленением: он даже не пытался вырваться, лежал, уткнувшись щекой в усыпанную сухими иголками землю, и то подвывал тихонечко, то издавал вовсе уж непонятные звуки, то ли лай, то ли всхлипы.

Барон тихонько свистнул. Провожатый вскочил, в его руке кривой широкой полосой блеснуло лезвие, он всмотрелся и убрал нож. Облегченно вздохнул:

– Надо же, синьоры, оба живы и вроде бы при здравом уме…

– А что, следовало быть чему-то другому? – сердито спросил Пушкин.

– Я уж не знаю, чему там быть следовало, только этот вот на меня набежал, натурально рехнувшись. Чуть ножичком не ткнул, пришлось успокаивать, как удалось. – Он сплюнул и, глядя сверху вниз, протянул с неприкрытым превосходством: – Пьетро и сам болван редкостный, и людей себе подбирает под стать…

– Ты его знаешь?

– Тоже, загадка… Марчелло Одноухий. Вот уж не персона…

Лежащий, будучи совершенно уже свободен, тем не менее не пытался встать на ноги. Хныкая, вжимаясь лицом в землю, он разразился потоком слов – на итальянском, естественно, коего ни Пушкин, ни барон не понимали – да вдобавок, об заклад биться можно, еще и на флорентийском диалекте, который не всякий в Италии поймет досконально.

– Что он говорит? – обернулся Пушкин к провожатому.

– Да всякую ерунду. Что еще может нести Одноухий – не ученую же премудрость? Всегда он был полудурком, да умный на такое дело и не пойдет посреди полуночи…

– А все-таки?

Итальянец пожал плечами: