А. С. Тер-Оганян: Жизнь, Судьба и контемпорари-арт

Смысл этого проекта был еще вот в чем.

Это была интересная формально-литературная задача: как все-таки суметь так извернуться, что все-таки каким-либо образом присоединить к уже имеющимся картинкам — ничего общего, естественно, не имеющим с тюменской жизнью — именно тюменское содержание.

То есть, перекинуть мосты, соединяющие два совершенно разных смысловых ряда; да еще при том, что и внутри себя эти смысловые ряды тоже до крайней степени разнородны.

Ничего из этого не вышло: настали времена сплошного дефицита всего, и ни ацетона, ни пятновыводителя в ближайших трех магазинах не оказалось — а там и сам Немиров М. к этой затее охладел. Не до того стало.

А потом появились и вышеуказанные ксероксы, и компьютеры, и сканеры, и мысль стала неактуальной.

Хотя, если подумать…

Может быть, именно теперь-то, когда —, оно и как раз —?

В смысле, когда уже не по крайней нужде, а просто ради чистого искусства?

Подумать над этим.

Париж

1994, лето

Был А.С. Тер-Оганян в этой Мекке (ну, правда, уже бывшей) мирового контемпорари арта, все лето 1994 там провел, осуществляя изготовление своего произведения «Художник и его модель», и затем выставляя его.

***

Из рассказов А.С. Тер-Оганяна о французской жизни, вот его рассказ о том, что там люди пьют и почем. Крепкие напитки, согласно Оганяну во Франции — любые крепкие: абсент, коньяк, виски, водка, джин и проч. — очень дороги. Поэтому пил там Оганян вино, причем, конечно, самое дешевое из всех, — то, которое там продается в пятилитровых канистрах и стоит около доллара за литр.

Местные деятели искусств этому ужасались и Оганяна предупреждали: это очень опасное вино, его нельзя пить больше восьми дней подряд. Тот, кто пил такое вино восемь дней, если он его выпьет и на девятый, то немедленно сойдет с ума.

Авдюша относился к их словам скептически, но, на всякий случай, действительно, более восьми дней подряд его не пил.

То есть, он восемь дней пил его, а потом делал перерыв — один день пил что-нибудь другое.

Ну, а затем пил опять его.

***

Но от совсем уж пьянства по-московски он все-таки старался воздерживаться: пребывание его во Франции было слишком ответственным для него делом, нужно было показать себя с наилучших сторон. И лишь когда все дела были сделаны, выставка закончилась, картины распроданы, до отлета в Москву оставалось три дня, и билеты были уже на руках, лишь тогда он позволил себе расслабиться.

И вот он приходит в себя и видит: вокруг серый рассветный сумрак, пустырь, на котором он спал, неизвестно как здесь очутившись, громады многоэтажек, свойственные окраинам мегалополисов. Кое-как поднявшись, ковыляя, он подходит к стоящему на обочине дороги грузовику и начинает на ломаном английском выпытывать дремлющего в кабине водителя, как ему добраться до Монмартра.

Водитель долго с недоумением его слушает, потом спрашивает на чистом русском языке:

— Мужик, тебе чего надо?

— Ты русский? — с восторгом кричит Оганян. — И я русский! Ты откуда?

— Из Курска, — отвечает водила.

— А я из Москвы! — с восторгом же сообщает Оганян, и начинает жаловаться на козлов, которые завезли его хрен знает куда и бросили.

— Из Москвы? — спрашивает водила, продолжая не понимать. — А сейчас ты где?

— Как «где»? В Париже!

— А, — отвечает водила. — Ну так ты вон туда посмотри.

И Оганян смотрит и видит: идут к нему лютые русские менты со знаменитыми русскими калашниковыми, стоят вдоль дороги русские ларьки, вокруг которых клубятся русские алкаши, на домах русские надписи «гастроном», «прачечная» и проч.

Парк Горького

1989, лето

Переселившись в Москву осенью 1988, А.С.Тер-Оганян и его ростовские товарищи из товарищества «Искусство или Смерть», не имея в столице нашей родины ни кола, ни двора, ни угла, ни места, где голову преклонить, не став еще известными мастерами контемпорари арта, были чрезвычайно озабочены вопросами зарабатывания любых денег любым способом — чтобы жить.

Летом 1989-го каким-то путем, уж не помню каким, стало известно, что в «День молодежи» (не помню уже, когда он проводился — где-то в начале июля) в ЦПКИО им. Горького предполагается праздничная программа, и что начальство парка, чтобы не отставать от новых веяний (см. Перестройка), решило позвать молодых художников украсить парк какими-нибудь авангардными произведениями.

Никто из уже выдвинувшихся к тому времени художников этим заниматься не пожелал из-за смехотворности суммы вознаграждения, предлагаемой парком — 600 рублей на всех — в то время как, после Сотбис-1988, на Фурманном и 600 долларов на одного не считалось суммой, из-за которой стоило суетиться — и таким вот образом эта работа и попала товариществу «Искусство или Смерть».