А. Шопенгауэр - жизнь философа и философия жизни

О женщине Шопенгауэр пишет так: "Она инстинктивно лукава, но вместе с тем, по неразумению и малой сообразительности, вздорна, капризна, тщеславна, падка на блеск, пышность и мишуру; в отношениях друг к другу она проявляет большую принужденность, скрытность и враждебность, чем мужчины в отношениях между собою. Женщинам чуждо истинное призвание к музыке, поэзии и вообще к искусству; даже наиболее блестящие представительницы женского пола никогда не создавали чего-либо действительно великого и самобытного в художественной области; еще менее способны они удивить мир ученым творением с непреходящими достоинствами. Объясняется это тем, что женщина всегда и во всем обречена только на опосредственное господство через того мужчину, которым одним она владеет непосредственно... Женщины во всех отношениях -- второй, ниже мужчин стоящий слабый пол... По самой природе своей женщины несомненно обречены на повиновение; видно это уже из того,, что любая из них -- стоит ей попасть в независимое положение -- добровольно отдается под опеку любовника или духовника, лишь бы только какой-нибудь мужчина властвовал над нею".

Окончательным "мизогином", как называли в те времена женоненавистников, Шопенгауэра сделала некая швея Каролина Маркет, знакомая его берлинской квартирной хозяйки во время его кратковременного профессорства. В августе 1821 года она привлекла автора "Мира как воли и представления" к суду за оскорбление словом и действием. Письменный ответ Шопенгауэра на жалобу обвинительницы выглядит так:

"Возводимое на меня обвинение представляет чудовищное сплетение лжи с истиною... Я месяцев шестнадцать занимаю у вдовы Беккер меблированную квартиру, состоящую из кабинета и спальни; к спальне примыкает маленькая каморка, которою я сначала пользовался, но потом , за ненадобностью, уступил хозяйке. Последние пять месяцев каморку эту занимала теперешняя моя обвинительница. Передняя же при квартире всегда состояла исключительно в пользовании моем и другого жильца, и кроме нас двоих и наших случайных гостей в переднюю никому не следовало показываться... Но недели за две до двенадцатого августа я, вернувшись домой, застал в передней трех незнакомок; по многим причинам это мне не понравилось и я, позвав хозяйку, спросил ее, позволила ли она госпоже Маркет сидеть в моей передней? Она ответила мне, что нет, что Маркет вообще из своей каморки в другие комнаты не заходит и что вообще Маркет в моей передней нечего делать... Двенадцатого августа, придя домой, я опять застал в передней трех женщин. Узнав, что хозяйки нет дома, я сам приказал им выйти вон. Две из них повиновались беспрекословно, обвинительница же этого не сделала, заявив, что она -- приличная особа. Подтвердив госпоже Маркет приказание удалиться, я вошел в свои комнаты. Пробыв там некоторое время, я, собираясь снова выходить из дому, опять вышел в переднюю со шляпой на голове и с палкой в руке. Увидев, что госпожа Маркет все еще находится в передней, я повторил ей приглашение удалиться; но она упорно желала оставаться в передней; тогда я пригрозил вышвырнуть ее вон, а так как она стояла на своем, то я и на самом деле вышвырнул ее за дверь. Она подняла крик, грозила мне судом и требовала свои вещи, которые я ей выбросил; но тут, под тем предлогом, что в передней осталась какая-то незамеченная мною тряпка ее, она снова вторглась в мои комнаты; я опять ее вытолкал, хотя она этому противилась изо всех сил и громко кричала, желая привлечь жильцов. Когда я ее вторично выпроваживал, она упала, по всей вероятности, умышленно; но уверения ее, будто я сорвал с нее чепец и топтал его ногами -- чистейшая ложь: подобная дикая расправа не вяжется ни с моим характером, ни с моим общественным положением и воспитанием; удалив Маркет за дверь, я ее больше не трогал, а только послал ей вдогонку крепкое слово. В этом, я, конечно, провинился и подлежу за то наказанию; во всем же остальном я пользовался лишь неоспоримым правом охраны моего жилища от нахальных посягательств. Если у нее очутились ссадины и синяки, то я позволяю себе усомниться в том, чтобы они были получены при данном столкновении; но даже и в последнем случае она должна винить сама себя: таким незначительным повреждениям рискует подвергнуться всякий, кто держит в осаде чужие двери... ".

В первой инстанции дело выиграл Шопенгауэр. Но оно тянулось еще пять лет, кончившись тем, что Шопенгауэр должен был выплачивать Маркет пожизненную пенсию по 60 талеров в год. Это продолжалось двадцать лет. В 1846 году философ получил свидетельство о смерти, на котором начертал по латыни "Obit anus, abit onus" ("Отошла старуха, свалилось бремя").

3

Кто из мыслителей оказал решающее воздействие на формирование философии А. Шопенгауэра? Представляется, что более всего на нее повлияли Кант, Гегель и Будда.