А «Скорая» уже едет (сборник)

– Вы мне только больше не колите ничего, ладно? Даже затошнило с вашего укола.

– Ну… бывает, – откашлялся я. – Сердце-то ваше как?

– Сердце, – нахмурилась пациентка. – Да вроде полегче, знаете… так что, всегда после этого лекарства бывает?

Не отвечая, я перемерял давление – ну Егор, ну зараза, а ведь и давление уже в пределах рабочего! Уж не предвидел ли он анафилаксию в качестве терапевтического воздействия, раз у меня не хватило духу на дефибрилляцию? Покатав эту мысль между извилинами, я ее отбросил. Паранойя, фельдшер Астафьев, в чистом виде, не увлекайтесь. Лечится уж больно туго.

– Машенька.

– Да?

– Тебе поручение ответственное. У вас соседи есть, которые дяди и которые взрослые? Если да, позови их сейчас и попроси помочь маму до машины донести.

– Ой, ну не надо, я сама дойду!

– А ну, лежите! – рявкнул я. Грозно бы рявкнул, да пустил петуха под финал возгласа. Отдышался, помотал головой. Мать и дочка смотрели на меня круглыми глазами.

– Извините… Так что с соседями?

– Ну, можно Павла из «восьмой» попросить, если сын дома – они вдвоем помогут.

– Чудно. Давай, Маша, беги за ними.

Хлопнула дверь, выпуская ребенка в подъезд.

Во внезапно образовавшейся и какой-то неловкой тишине я принялся собирать разбросанные по полу шприцы, пустые ампулы и обертки в пакет. Наорал вот на больную, а ведь сам ее чуть и не угрохал – герой, право слово. Спаситель жизней. Стыдоба…

– Доктор… – рука пациентки легла на мое колено.

– Да?

– Вы… извините меня, пожалуйста. Я испугалась просто. Вы из-за меня тоже вот разнервничались, а вам еще работать.

Я понимающе кивнул, стараясь не выставлять напоказ до сих пор подрагивающие руки:

– Ничего, я понимаю. Всякое бывает – и медики люди, тоже пугаются. Тем более, что не я один… – я покосился на Егорку. Тот стоял, скрестив руки на груди, и ухмылялся, словно не было только что этой сумасшедшей четверти часа, когда мы боролись за жизнь пациентки.

– А… нет, один, – пробормотал я, вставая.

Входная дверь слегка скрипнула, впуская Машу и двух мужчин.

* * *

Я снова щелкнул зажигалкой. Робкий огонек оскудевшей за месяц зажигалки привычно лизнул кончик сигареты. Втянул в себя дым – закашлялся. Черт, ну не умею же курить… хорошо же это, наверное? Егор, как обычно, прислонившийся к стене, глядя на меня, зашелся смехом. Я ожег его наигранно злым взглядом, затянулся снова. Прислонился, как и он, спиной к стене гаража, чувствуя холод выстуженного к трем часам ночи бетона. Холод был приятным.

– Будешь?

Егор, как всегда, отказался. Я уверен, что он так же курит, как и все наши, просто стесняется.

– Выдохся?

– Да какой там хрен, – задорно буркнул я. – Хоть сейчас, еще на три таких же…

И профессионально сплюнул на газон, подражая Артемовичу, уже успевшему завалиться спать в машине и даже начать похрапывать. Получилось не очень. Егорка загадочно улыбнулся. Черт возьми, он всегда так улыбался, когда я пытался бравировать, скрывая дрожь в руках – словно знал, как себя обычно ведет перетрухавший салага, которому просто повезло. А сам-то – хоть бы что-то, намекающее на эмоции, из себя выдавил.

– Чего лыбишься, каменное рыло? – с деланным недовольством сказал я. Почти деланным. – Или сам не испугался?

– Испугался.

– Так какого ж… – дым, словно только этого и ждал, попал не в то горло, и я закашлялся, убив возможность шикарно выругаться а-ля Артемович. Тем более – с его а-ля Польша шипящими ругательствами.

Егор постучал меня по спине. Потом потрепал мне волосы. Вот чего я с детства не любил – так это когда так делают. Словно малыша успокаивают. Но сейчас я лишь зажмурил глаза.

– Тяжко быть врачом, а? Нет, не отвечай. Дай додумаю. Ладно, я-то, чахлый фельдшер, недоврач, но перемедсестра, знать и уметь не обязан, но если сделал и справился – молодец. А ты-то? Ты ж все должен знать и уметь. И не смог – осиновый кол в тебя загонят. Это при том, что наша зарплата в три килорубля различается? А? Ведь всегда есть вариант, что ты чего-то не знаешь, чего-то не можешь, что-то проглядишь, что-то забудешь?

И этот вопрос я задавал уже не раз. Ответа не ждал. Каждый раз Егорка отмалчивался, уклоняясь от прямого ответа. Поэтому яростно затянулся сигаретой, готовясь продолжить монолог.

– Страшно, Леша.

– Каждый раз?

– Каждый.

Я, моргая, посмотрел на моего доктора.

– Врешь же? Ты… ч-черт, ты даже дышать ровнее не перестал тогда!

– Думаешь, это показатель?

И снова улыбается. И не поймешь, что прячется за улыбкой этого молодого парня, отличающегося от меня только словом «врач» в дипломе. Хотя мы могли бы в свое время играть в одной песочнице…

– Я тебе завидую, Егорка.

– Не мне.

О как? Я отрепетированным движением изогнул бровь.

– А кому?

– Себе, Леша. Себе завидуешь. Ты хороший фельдшер, просто хочешь быть лучшим из лучших. И этому лучшему ты завидуешь сейчас.

Я помолчал, разглядывая Егора в свете галогенового фонаря, многие годы заливающего стоянку санитарных автомобилей своим желтоватым светом.

– Я просто молодой чайник. Дурачок, который мнит, что, нахватавшись вершков, уже способен Бога обмануть и костлявой по паху ударить. Разве нет?