Заведующий подстанцией Тарас Осипович выглядел классическим гротескным хохлом, изображаемым на карикатурах. Волос на голове, правда, у него было побольше, чем у гоголевского Бульбы, но вислые усы были точь-в-точь, как у его литературного тезки. Сколько он работал в должности заведующего, столько же он имел хронически грустное выражение лица, вечно он был озабоченный и дерганный из-за массы бумажной работы, которую всей своей душой ненавидел. Сейчас он казался грустнее обычного, сидя в кресле и вертя в своих широких ладонях (которыми, по слухам, легко разгибал на спор подковы) желтый лист бумаги.
– Звали, Тарас Осипович?
– Звал, звал… Садитесь, Борис Иванович.
Тарас замолчал. Ильинский сел на диван, напротив заведующего, начиная слегка недоумевать. Тот явно собирался с духом.
– Тарас, если есть что сказать, скажи, – не выдержал он. – Не первый год работаем, не темни, Бога ради.
– Да уж не темню, Борис Иванович. Жалоба на тебя пришла.
– Жалоба?
– На, читай, – лист перелетел через стол, спланировав на колени Ильинскому. Тот недоверчиво развернул его, с кислой улыбкой начиная изучать бисерный почерк. По мере прочтения улыбка его таяла.
«
На листе стояла виза начальника Управления здравоохранения «
– Ну и? – спросил Ильинский, возвращая бумагу. – И что теперь?
– Теперь – не знаю, Борис Иванович. Жалоба, сам, понимаешь, дело серьезное, мы обязаны прореагировать.
– Ну и реагируйте на здоровье. Там же чушь полная написана. Тебе что, моя объяснительная нужна? Давай напишу.
– Нет, Борис Иванович, – заведующий замялся, хрустнув пальцами. – Боюсь, объяснительно будет мало…
– Так что нужно-то? – не вытерпел Ильинский. – Скажи толком.
Тарас Осипович поднял бумагу.
– Вот этой вот писульке там, – он ткнул пальцем вверх, – придали слишком большой вес. Кто-то, не знаю кто, этой бабке приходится родственником в администрации города. И объяснения им мало. Они хотят крови.
– Давно донором не был, – мрачно пошутил врач.
– Короче, – заведующий решительно сгреб в кучу валяющиеся там и сям на столе ручки, выбрал одну и стал сосредоточенно ее разбирать. – Тебе бы надо не объяснительную написать сейчас… а заявление по собственному желанию.
– Не понял? – Ильинский аж привстал. – Повтори?
– Что вы не поняли, Борис Иванович? – Тарас Осипович отбросил растерзанную ручку и, сделав над собой явное усилие, посмотрел ему в глаза. – Начальство сочло жалобу обоснованной, тем более что… насчет алкоголя… сами понимаете!
– Окстись, Тарас, ты же знаешь, что я завязал!
– Откуда я знаю? – огрызнулся тот. – Я за вами не шпионю. И было это давно, опровергнуть или подтвердить сложно. В общем, фельдшера твоего решили не трогать, девочка молодая, мало ли что могла наговорить. А вот с тобой…
Ильинский откинулся обратно на диван, чувствуя, как бешено колотиться сердце и что-то сильно давит на виски. Руки его заходили ходуном, даже лежа на коленях. Заведующий старался не смотреть на него, теребя злополучную жалобу в руке.
– Вы что же творите, сволочи? – тихим, страшным голосом, спросил врач. – Своих сдаете… своих, суки? Из-за бредовой жалобы какой-то старой б…ди вы людей на улицу вышвыриваете, гады?! Людей, которые столько лет работают, которые только жить снова начали?!
Он и не заметил, как сорвался на крик.