А «Скорая» уже едет (сборник)

Ее открывает женщина со скуластым злым лицом, запахнутая в грязноватый халат и наряженная в заношенные тапочки.

– Наконец-то! Вас сто лет можно ждать.

– Можно, – не выдерживаю я, опережая Офелию. – Можно и двести.

Мамочка только рот приоткрывает в ответ на такое хамство.

– Больную показывайте, – рявкнула Офелия, опережая мамашу. – А ля-ля свое потом справите.

Мы проходим через прихожую, насквозь пропитанную запахами псины, нафталина и пригоревших котлет, конвоируемые онемевший на какое-то время мамашей. Под ноги нам выскакивает и начинает активно егозить полупородистая собачонка, явно вознамерившаяся совершить суицид под моими ногами.

– Собаку уберите, – сердито говорю я. – Неужели тяжело было это сделать до нашего приезда?

– Она…

– … не кусается, – заканчиваю я. – Знаем, слышим на каждом вызове. Только это для вас она не кусается. А вот будем вашему ребенку делать укол – он начнет кричать. Кто собачке объяснит, что мы ребенка лечим, а не мучаем? Вы?

Входим в комнату. Детская довольно тесная, к стене притиснута двухъярусная кровать. Понятно. С такой, действительно, упасть можно с последствиями. На стульчике сидит девочка начального школьного возраста, в пижамке, расшитой бабочками, прижимающая к затылку мокрое полотенце и смотрящая на нас испуганными глазами. И еще более испуганными – на мамашу. Воображаю, чего она ей наобещала до нашего приезда….

Ставлю сумку у стены, присаживаюсь на корточки возле девочки.

– Ну-ка, зайчонок, покажи, что у тебя там…

Слава Богу, зайчонок оказывается дисциплинированным и понятливым – покорно убирает полотенце, давая мне нащупать в затылочной области головы шишку. Небольшую, слава Богу.

Свободный стул мгновенно оккупирует мамаша, пристально наблюдая за мной. Доктор, хмыкнув, кладет тонометр на детскую кровать и, пристроив карточку на стенку, начинает писать. Мамаша, поняв намек, делает загадочное движение нижней челюстью и выходит за вторым стулом.

Гематома на ощупь теплая, но ранки нет, светлые волосики ничем не запачканы.

– Голова не болит?

Девочка отрицательно мотает предметом обследования. Да, если бы болела, так бы не трясла…

– В глазах не двоится? Не тошнит?

– Нет…

– А где болит?

– Там, где шишечка.

Все понятно. Обошлось без сотрясения или чего похуже, хотя последнее слово все равно за хирургом стационара.

Офелия Михайловна, расположившись на освободившемся стуле, неторопливо пишет карту вызова. Входит мама с табуреткой в руках, решительно присаживается возле врача.

– Что с ней, доктор?

– Ушиб затылочной области… – начинает Офелия.

– Ясно, она, как упала, сразу затылком стукнулась. Я ей сколько раз говорила, чтобы не баловалась на кровати. Говорила я тебе, зараза такая, или нет? Чем только слушает… У меня аж давление подпрыгнуло. Вот, – мамаша проворно выгребла из ящика какие-то лекарства, – мне ваш участковый назначил принимать нифедипин и адельфан. А утром приняла таблетку, перемерила давление, оно у меня еще выше было. Я приняла лазикс, трижды сходила мочиться, потом снова измерила…

Мы с Михайловной обменялись недоумевающими взглядами.

– Стоп-стоп! – врач остановила мамашу, уже закатывающую рукав халата, явно с намеком на проведение нами тонометрии. – Я не поняла – мы к кому приехали?

– К вам или к ребенку? – поддакнул я.

– Это… ну, к Машке, конечно, – запнулась мать семейства. – Вот, там у нее шишка сзади, я ей полотенце мокрое положила. А потом снова приняла нифедипин, потому что голова кружиться начала. И мне он что-то не помог. А сейчас, до вашего приезда, давление было 150/100.

Ох, этой маме нужно нашим диспетчерам ноги целовать, честное слово. Если бы Офелия на них утром пар не выпустила, сейчас такое бы началось!

– Какое, вы сказали, давление? – глухим от злости голосом переспрашивает врач.

– 150/100.

– И что?

– Как – что? Оно же высокое. Я вот едва по квартире хожу.

– А я с таким вот давлением на вызова езжу, – цедит Офелия. – И всяких двинутых выслушиваю, которые за своими детьми следить не умеют.

– А… эп…

И дыхание в зобу у этой вороны сперло!

– Вы нас для чего вызвали? Ребенок у вас упал? Так мы и будем заниматься ребенком! А свое давление можешь себе знаешь куда засунуть?! Что ты мне своим давлением тычешь? У меня дважды за смену предкризовое состояние бывает, я с нитроглицерина не слезаю – а еще по пятым этажам, как та девочка, бегаю! Мать, называется! Ребенок с разбитой головой сидит, а она мне тут про свое давление долдонит!

– Да вы… да я…, – прорезается голос у мамаши.

– Что – ты? Что – ты? Ты лучше лекарства свои держи в другой комнате, потому что в следующий раз твое дитё таблеток наглотается, а ты и ухом не поведешь!

– Вы… вы… вон! Вон отсюда!

Ребенка вот только жалко. Подбираю с пола игрушечного Карлсона и передвигаюсь, закрывая безобразную сцену от детских глаз.

– Машенька, а это кто?

– Это Карлесон, – шепчет Машенька, все еще ошарашенная происходящим.

– А где он живет?

– На крыше. С Малышом.

– А как он на крышу попадает? Страшно по крышам же лазить.

– У него моторчик сзади. Вот, вы разве не видите? Он кнопочку на животе нажимает – и моторчик жужжит.